Она не смиряется тотчас же. Иногда от тоски и растерянности она цепляется за мужа, осыпает его заботами, делая это более напористо, властно, чем когда-либо; но супружеская жизнь уже устоялась, ее рутина утвердилась, незыблем налаженный порядок; или другой вариант, при котором женщине известно, что уже давным-давно она не нужна своему мужу, а то и третий, когда женщина не видит в своем муже ничего ценного, достойного, способного наполнить ее жизнь смыслом. Заботиться о нормальном течении их совместной жизни – это все равно что в одиночку заботиться о себе самой. И тогда она с надеждой обращает свое внимание на детей: их игра еще не сыграна; весь мир, будущее – все перед ними открыто, все впереди, и ей хотелось бы устремиться туда с ними. И если женщине посчастливилось произвести ребенка на свет уже не в юном возрасте, а скорее в преклонном, то у нее есть преимущество; она все еще молодая мать, когда другие почитаются предками. Но обычно мамы в возрасте от сорока до пятидесяти лет становятся свидетелями превращения детей во взрослых молодых людей. И именно в момент их взросления, когда они ускользают из-под ее влияния, женщина с особой силой старается жить их жизнью.
Поведение женщин различается в зависимости от того, возлагают ли они свои надежды на сыновей или на дочерей; с сыном женщина обычно связывает наибольшие надежды. Он погружает ее в прошлое, напоминая то время, когда она с замиранием сердца готовилась к его возмужанию, с трепетом наблюдая за его взрослением, и вот он, чудесный миг, сын стал мужчиной; с первого крика новорожденного ждала она этого дня, ждала, чтобы сын дал ей те сокровища, которыми его отец не сумел ее одарить. Правда, в свое время она награждала его шлепками, затрещинами, порола, давала слабительное, но все это забыто, как и не было; тот, кого она вынашивала в своем чреве, – это же один из тех полубогов, правящих миром и судьбою женщин: теперь он признает ее заслуги, восславит ее материнство. Он заступится за нее, защитит от господства супруга, отомстит за нее всем любовникам, бывшим и небывшим; он будет ее освободителем, ее спасителем. Рядом с ним она будто помолодела, вернула свою привлекательность, вновь стала той юной красавицей, щеголяющей перед окружающими своими достоинствами в ожидании сказочного принца; прогуливаясь в его сопровождении, элегантная, еще очаровательная, она сама себе кажется его «старшей сестрой»; она приходит в восторг, когда он – на манер героев американских фильмов – поддразнивает ее, подтрунивает над ней, слегка толкает, шутит, смеется, насмешливый и одновременно полный уважения, почитания; с гордостью и покорностью признает она за тем, кого носила под сердцем, мужское превосходство. Как относиться к этим чувствам, отдающим грехом кровосмесительства? Конечно же, когда она в самолюбовании, опираясь на руку сына, представляет себя его «старшей сестрой», то эти слова целомудренно отражают плод ее воображения; а вот когда она спит, когда она не контролирует себя, сновидения и грезы уводят ее порою очень далеко; но я уже говорила о том, что мечты и разного рода фантазии далеко не всегда выражают скрытое желание реального акта: нередко они сами по себе уже достаточны, это как бы осуществленное желание – желание, удовлетворенное в воображении. Когда мать в той или иной завуалированной форме придумывает для себя игру, в которой ее сын играет роль возлюбленного, – это всего лишь игра. Собственно эротизму в таком сочетании, как правило, почти нет места. Но это все-таки пара; и из глубины своей женской природы мать приветствует в своем сыне мужчину-владыку; когда он обнимает ее, она себя чувствует счастливой и пылкой влюбленной и, полагая, что она приносит миру дар, в обмен на это рассчитывает попасть прямо к Богу в рай. И чтобы добиться этого вознесения, она взывает к свободе сына-возлюбленного, великодушно рискуя собою, но требует плату, эта плата – ее въедливая требовательность. Мать полагает, что сам факт рождения сына уже предоставляет ей на него священные права; и дабы считать его своим творением, своим достоянием, ей совсем не нужно, чтобы сын опознал себя в ней; она не так требовательна, как любовница, потому что гораздо спокойнее, увереннее себя чувствует, хотя и причины тому не весьма благовидны; вылепив его плоть, она хочет присвоить и его существование; все должно принадлежать ей – его поступки, дела, заслуги. Превознося свой плод, она превозносит самое себя.
Жить по доверенности – всегда ненадежный выход. Все может обернуться совсем не так, как того хотелось. Ведь нередко сын оказывается ни на что не способным ничтожеством, хулиганом, неудачником, пустоцветом, бездарью, наконец, просто неблагородным, неблагодарным человеком. Тот герой, которого она придумала, существует только в ее воображении. Очень редко встречаются матери, искренне уважающие в своем сыне человеческую личность, признающие его свободу, пусть даже в ущерб себе, и готовые вместе с ним рисковать, если того требует жизненная или деловая ситуация. Гораздо чаще встречаются матери другого типа, соперничающие с той прославленной спартанкой, что с радостью отправляла своего отпрыска искать смерти или славы; ведь у сына одна задача на земле – оправдать, наполнить смыслом, сделать целенаправленным, осмысленным существование матери, руководствуясь теми ценностями, которые она почитает. Мать требует, чтобы планы сына-бога соответствовали ее идеалам и чтобы успех им был обеспечен. Каждая женщина хочет родить героя, гения; однако все матери гениев начинали кричать, что сыновья разбивают им сердце. Чаще всего как раз вопреки матери мужчина-сын завоевывает трофеи, о которых она мечтала, а когда он бросает их к ее ногам, она даже не выражает признательности. И, даже одобрительно относясь к деятельности сына, мать, словно влюбленная, все равно терзается от мучащих ее противоречий. Дабы жизнь его выглядела не бессмысленной, не лишенной цели, а наполненной, обязательно отмеченной каким-то предназначением – одним словом, особенной, – кстати, ему вменяется в обязанность и так называемое оправдание жизни матери, – ему необходимо сделать что-то немыслимое: превзойти самого себя, обогнать саму жизнь, наконец, стремясь к достижениям; и чтобы добиться этой цели, он вынужден, бывает, поступиться здоровьем, испытать опасности, но ведь при этом он подвергает сомнению ценность того дара, который ему дала мать; завоевание иных высот, победу на стезе иных свершений, торжество, триумф как венец на пути к вершине он порою ставит выше самой жизни. Ее же это приводит в негодование, она даже чувствует себя оскорбленной; она ощущает себя государыней рядом с сыном и по отношению к нему, только если плоть, данная ею, ему дорога как высшая ценность, ценится им превыше всего: он не имеет права разрушать то творение, которое она создавала в муках. «Ты же устанешь, ты можешь заболеть, у тебя будут неприятности, это плохо кончится для тебя, это принесет тебе несчастье», – твердит она ему беспрестанно. Между тем она сама прекрасно знает, что просто жить, то есть физиологически существовать, недостаточно, иначе вообще производить на свет кого-то было бы излишним; она же первая придет в раздражение и будет недовольна, если ее отпрыск окажется лентяем, трусом. Она-то всегда озабочена, ей не до отдыха. Отправляя сына на войну, она хочет, чтобы он остался жив, но вернулся непременно с наградой. А в его работе она ему желает успешной «карьеры», но все время опасается, как бы он не переутомился. Как бы то ни было, забота и тревога не покидают ее; когда она, беспомощная, уже не в силах что-либо активно менять, она наблюдает за развитием его жизни, которую уже не направляет: она в постоянном страхе за него, как бы он не ошибся в выборе пути, а вдруг он не достигнет успеха, а вдруг на пути к карьере, к успеху он надорвется и заболеет. Даже если она ему доверяет, все равно разница в возрасте и разница полов препятствуют возникновению между сыном и матерью истинного взаимопонимания; она не осведомлена о его деятельности: он не прибегает к ее помощи.
