Многие из нас стали «большими девочками» на каникулах, с другими это происходило уже в лицее, и мы по очереди ходили в стоявшую во дворе уборную, где те, кто достиг этого рубежа, восседали, как королевы, дающие аудиенцию своим подданным. Мы приходили «посмотреть на кровь».
Но вскоре девочку постигает разочарование: она видит, что не получила никаких преимуществ, жизнь идет своим чередом. Единственное новшество – это повторяющееся каждый месяц нечистое событие; некоторые девочки, узнав, что им суждено терпеть это всю жизнь, часами плачут; но больше всего их возмущает, что их постыдный изъян известен мужчинам: им хочется, чтобы унизительное положение женщин хотя бы для мужчин было скрыто покровом тайны. Не тут-то было! Отец, братья, кузены – словом, все мужчины знают и даже иногда шутят по этому поводу. Именно в такой момент у девочки возникает или обостряется отвращение к своему слишком плотскому телу. Первое удивление проходит, но неприятные ощущения остаются: девочке каждый раз противен пресный тухловатый запах, похожий на запах болота или увядших фиалок, неприятен вид крови, подозрительной, отличающейся по цвету от крови из детской царапины. Днем и ночью ей приходится помнить, что нужно переодеваться, следить за своим бельем, простынями, решать множество мелких, неприятных практических проблем; в экономных семьях гигиенические салфетки каждый месяц стирают и прячут в бельевой шкаф, значит придется отдавать эти следы собственных выделений в чужие руки – прачке, прислуге, матери, старшей сестре. Ватные прокладки, которые продаются в аптеках, в коробках с цветочными названиями – «Камелия», «Эдельвейс», – после употребления выбрасывают; но в путешествии, на курорте, на экскурсии от них не так-то просто отделаться, ведь бросать их в унитаз категорически запрещено. Юная героиня «Психоаналитического дневника», переведенного на французский Кларой Мальро, описывает, какой ужас ей внушали гигиенические салфетки; в дни менструации ее смущает даже присутствие сестры и она соглашается раздеваться только в темноте. Этот стесняющий, неудобный предмет может упасть, если сделать резкое движение, и это еще унизительнее, чем потерять штанишки посреди улицы: эта жуткая перспектива иногда порождает психастенические мании. Коварная природа распорядилась так, что недомогания и боли нередко начинаются уже после кровотечения, которое девочка может и не заметить; часто месячные у девочек нерегулярные, они могут начаться неожиданно, на прогулке, на улице, у друзей; они рискуют – как некогда г-жа де Шеврез
[304] – запачкать одежду или сиденье; одной этой опасности довольно, чтобы жить в постоянном страхе. Чем сильнее отвращение девушки к этому женскому изъяну, тем тщательнее она должна следить за собой, чтобы случайно не попасть в страшно унизительную ситуацию или избежать обидного конфиденциального замечания.
Вот несколько ответов, полученных по этому поводу доктором Липманном
[305] во время опроса, посвященного юношеской сексуальности:
В шестнадцать лет, когда однажды утром у меня началась менструация, я очень испугалась. Вообще-то, я знала, что это должно случиться, но мне было так стыдно, что я полдня пролежала в постели. В ответ на все вопросы я только твердила: «Я не могу встать».
Я онемела от удивления, когда в неполные двенадцать лет у меня начались месячные. Меня охватил ужас, а мать только сухо сообщила мне, что это будет повторяться каждый месяц. Я решила, что это страшная гадость, и никак не могла смириться с тем, что у мужчин ничего подобного не бывает.
После этого случая мать решила заняться моим половым воспитанием и заодно объяснила мне, что такое менструация. И тогда меня постигло второе разочарование: в день первой менструации я, сияя от радости, бросилась к матери, которая еще спала, и закричала: «Мама, у меня началось!» – «И из-за этого ты меня разбудила?» – услышала я в ответ. Все же мне казалось, что после этого вся моя жизнь переменится.
Поэтому я страшно испугалась во время своей первой менструации, увидев, что кровотечение не останавливается. Однако я никому ни слова не сказала, даже матери. Мне только-только исполнилось пятнадцать лет. К тому же неприятных ощущений у меня почти не было. Только один раз у меня были такие сильные боли, что я упала в обморок и три часа пролежала на полу в своей комнате. Но и об этом я тоже ничего никому не сказала.
Менструации у меня начались, когда мне было около тринадцати лет. Мы со школьными подругами уже говорили об этом, и я была очень горда, что теперь я тоже стала большой. Я очень важно заявила преподавателю физкультуры, что не могу заниматься, потому что плохо себя чувствую.
Моим половым воспитанием занималась не мать. У нее самой менструальный цикл начался только в девятнадцать лет, и она так боялась, что ее будут ругать за испачканное белье, что закопала его в поле.
Первая менструация у меня была, когда мне было восемнадцать лет
[306]. Мне никто ничего об этом не говорил. Ночью у меня начались сильное кровотечение и боли, я ни на минуту не сомкнула глаз. Как только рассвело, я в испуге побежала к матери и со слезами спросила у нее, что делать. Но она только выбранила меня: «Ты могла бы спохватиться пораньше и не пачкать простыни и постель». Вот и все объяснения. Естественно, я ломала себе голову, не понимая, какое преступление я совершила, и была ужасно встревожена.
Я уже знала, что это такое. Я даже с нетерпением ждала этого, потому что надеялась, что мать расскажет мне, как появляются на свет дети. Наконец этот великий день настал, но мать ничего мне не сказала. И все же я была очень рада. «Теперь, – говорила я себе, – у тебя тоже могут быть дети, ты дама».
Этот перелом в жизни девочки наступает довольно рано; мальчик становится юношей лет в пятнадцать-шестнадцать, а девочка превращается в женщину в тринадцать-четырнадцать. Но главное различие их опыта заключается не в возрасте и не в физиологических проявлениях, предстающих у девочек во всем своем жутком блеске: для мальчиков и девочек половое созревание имеет совершенно различное значение, потому что возвещает им разное будущее.
Конечно, мальчики в период пубертата тоже тяготятся своим телом, но поскольку они с детства привыкли гордиться своей мужественностью, то именно к ней трансцендируют момент своего формирования; они гордо показывают друг другу растущие на ногах волосы, превращающие их в мужчин; более чем когда-либо хвастают своим половым членом, сравнивают его с другими. Им боязно становиться взрослыми: многих подростков тревожит эта метаморфоза, намечающаяся свобода и связанная с ней ответственность, но приобщение к достоинству мужчины их радует. Напротив, девочке, чтобы превратиться во взрослую, нужно ограничить себя теми пределами, которые ставит ей женственность. Мальчик с восхищением смотрит на пробивающиеся волосы, потому что они сулят ему безграничные возможности; девочка же в смятении перед «жестокой драмой», которая останавливает ее судьбу. Пенис приобретает особую ценность в социальном контексте, но тот же контекст превращает менструацию в проклятие. Первый символизирует мужественность, вторая – женственность, а поскольку женственность означает инаковость и подчинение, принадлежность к ней воспринимается с возмущением. Девочке всегда казалось, что ее жизнь обусловлена той неосязаемой сущностью, какая за отсутствием пениса не имеет позитивного предметного облика; именно эту сущность она обнаруживает в крови, текущей у нее между ляжек. Если она уже смирилась со своим положением, она принимает это событие с радостью… «Теперь ты дама». Если же она всегда отвергала его, этот кровавый приговор поражает ее как молния; но чаще всего она еще не сделала выбора, и менструальная грязь склоняет ее к отвращению и страху. «Так вот что значат слова: быть женщиной!» Рок, который дотоле тяготел над ней неявно и извне, притаился у нее в животе; его невозможно избежать; она чувствует себя затравленной. В обществе, построенном на принципе равенства полов, она рассматривала бы менструацию лишь как особый способ приобщиться к жизни взрослых; и мужское и женское тело несут немало других, более отталкивающих тягот, но с ними легко мирятся, потому что они есть у всех и, следовательно, не могут рассматриваться как личный изъян; месячные внушают девочке-подростку ужас, потому что относят ее к низшей, обездоленной категории. Она глубоко страдает от ощущения собственной ущербности. Она бы гордилась своим кровоточащим телом, если бы не утрачивала человеческого достоинства. Если ей удается его сохранить, она гораздо слабее будет ощущать унижение своей плоти: девушка, открывающая для себя пути трансценденции в занятиях спортом, в общественной деятельности, в умственном труде или религии, не воспримет свою особость как унижение и легко преодолеет ее. Тот факт, что в период полового созревания у девушки так часто развиваются психозы, объясняется тем, что она чувствует себя беззащитной перед неясным роком, обрекающим ее на невообразимые испытания; женственность в ее глазах означает болезнь, страдание, смерть; и эта участь неотвязно ее преследует.
