– Я планирую жить до того момента, когда больше не останется выбора. Но едва ли нам стоит заводить подобный нездоровый разговор накануне ловушки и вероятной гибели. Как твое плечо?
– Я не собираюсь в ближайшее время играть в теннис.
Мои пальцы пробежались по соломенным, обесцвеченным волосам, ощутили их ломкость и хрупкость у корней. Я облизала губы и кивнула, ничего в особенности не имея в виду.
– Это будет ловушка, ты же понимаешь?
– Нет, не понимаю. Кажется, я больше уже вообще ничего не понимаю.
– Приказы убить тебя, меня, Жозефину – все они были отданы с самого верха. И если спонсор находится на самом верху, то Галилео либо пользовался его телом, либо пользуется до сих пор, либо работает в тесном контакте с нынешним телом Галилео – выбирай любой вариант. Галилео знает, что мы прибыли. Он будет ждать нас. Не обязательно в роли спонсора или кого-то другого, кто нам знаком, но его присутствие при встрече неизбежно.
– И как ты предлагаешь нам поступить?
Я пожала плечами:
– Если мы не попытаемся воспользоваться возможностью сейчас, сомневаюсь, что нам представится другая. Я просто не хочу, чтобы меня застали врасплох и сильно удивили.
– Представь, что спонсор и есть Галилео. Ты убьешь его? – спросил Койл.
– А ты бы не убил?
– Даже не знаю. Думаю, убил бы. То есть я так думал совсем недавно. Считал, что, кем бы ни оказался Галилео, чье бы тело ни носил, я убью его. И смерть одного мужчины или женщины, необходимая для уничтожения Галилео, представлялась… неизбежной и оправданной потерей. А теперь… Даже не знаю, что сделаю, когда наступит решающий момент.
Я промолчала. Он подтянулся выше, опершись на локти, и еще раз вгляделся в меня.
– Когда ты в последний раз спала?
– Спала? Думаю, это тело хорошо отсыпается днем.
– Не тело. Ты сама. Когда ты спала в последний раз?
– Я… не спала достаточно долго.
– Тогда следует улечься.
– А ты… – Слова застыли у меня на языке. Я снова облизала губы, ощутив вкус дешевой помады. – Ты еще будешь здесь, когда я проснусь?
– Где еще я могу быть?
…И вот я сплю. Пытаюсь спать. Койл приглушает свет в номере, выключает телевизор и снова растягивается на кровати рядом со мной.
Я пробую вспомнить, когда в последний раз за мной кто-то наблюдал, а я сама не наблюдала за ним. Мне хочется прижаться к нему.
Будь я ребенком или имей более изящное телосложение, каштановые волосы, например, и тонкие запястья, я бы прильнула к нему, и он бы меня обнял. Если бы я была другой.
Я сплю одетая, готовая бежать, готовая к прыжку. Вслушиваюсь в его дыхание, а он вслушивается в мое. За окном грохочет грузовик. Где-то далеко внизу. В ночи доносится звук полицейской сирены. Тоже очень далекий. Грудь чужого мне человека вздымается и опадает рядом.
Слова вертятся на кончике моего языка. Я переворачиваюсь и вижу, что он не спит, а лежит с открытыми глазами и смотрит на меня. Сразу понятно: ему едва ли кажется привлекательным мое тело. Но ведь оно и в самом деле не слишком красиво в общепринятом смысле слова. Да и мне не очень-то в нем уютно. Я пока не научилась быть красивым человеком даже в таком обличье.
Инстинктивно я тянусь к его руке, но не решаюсь дотронуться. Он не отстраняется, продолжая наблюдать за мной. Мои пальцы в нескольких сантиметрах от его пальцев. Я просто хочу прикоснуться. Не переключиться, а просто прикоснуться. Почувствовать биение другого пульса поверх своего. Он ждет. Я видела такое выражение на его лице прежде, но не могу вспомнить, кто в тот момент его носил – я или он сам.
Я снова поворачиваюсь к нему спиной. И я, должно быть, надолго уснула, потому что вдруг наступает день, а мужчина, которого зовут не Натаном Койлом, по-прежнему здесь.
Глава 85
Я ношу имя… Ирэна. Нет. Ирэной я была во Франции, и у меня нет ощущения, что ею я и осталась. Марта. Мэрилин. Грета. Сандра. Саломея. Амелия. Лидия. Сьюзи.
В сумочке я не нахожу никаких документов. У этого тела нет имени, хотя едва ли это так важно. Зато сколько я ни вглядываюсь в зеркало, мне не удается прочитать историю жизни белого как мел лица. Только пилюли, расколотые пополам, еще могут о чем-то сказать. Я пытаюсь гадать, но ничего убедительного не приходит на ум. Я как-то не вписываюсь в канву простых и распространенных жизнеописаний. Самых простых. Вероятно, я сбежала… или меня забрали из родительского дома… от отца, избивавшего меня… от отца, любившего меня.
А может, я вижу перед собой лицо женщины, которую ложно обвинили, к примеру, в похищении чужого ребенка, посадили в тюрьму, откуда она вышла слишком истерзанной, чтобы долго жить потом. Вероятно, в какое-то время я подсела на наркотики и дошла до ручки. Или всему виной вовсе не наркотики, а всего лишь отсутствие в моем сердце твердой уверенности в ценности собственной личности. А если не веришь в себя, каждая мелочь потом начинает вновь и вновь подтверждать справедливость заниженной самооценки.
Возможно, у меня есть дочка, которая сейчас плачет дома одна, не зная, где мама. Возможно, есть муж, который сидит на кухне в одних подштанниках, опустив козырек кепки на мрачные, темные глаза, и смотрит хоккей по телевизору с банкой пива в руке.
Возможно, у меня вообще никого нет, и вся моя жизнь состоит из этих ополовиненных таблеток и поисков любой возможности заработать на новую дозу лекарств.
А потом вдруг у меня за спиной возникает фигура Койла. Он стоит в дверном проеме ванной и спрашивает:
– Ты готова?
– Почти. Только сначала мне хотелось бы заехать в одно место.
* * *
Натан Койл явно не был создан для посещения отдела женского платья универмага на Шестой авеню. Он сидел на маленьком мягком диванчике перед примерочными кабинками, закинув ногу на ногу и скрестив на груди руки, воображая себя, вероятно, слишком терпеливым мужем, дожидающимся, пока жена сделает наконец свой выбор. Ощущая дряблую кожу под нижним бельем, я мерила модные кофточки, туфли последних моделей, брюки – писк сезона, дорогие ювелирные украшения, и делала это очень долго. Лишь почувствовав, что выгляжу в худшем случае как уставшая ведущая популярного телевизионного шоу, я вышла к нему, повертелась и спросила:
– Что ты об этом думаешь?
Он оглядел меня сверху донизу.
– Ты стала… Ты выглядишь другим человеком.
– Тут все дело в покрое. А какой из этих двух тебе нравится больше? – Я протянула ему руку, чтобы он смог рассмотреть два надетых на нее браслета – серебряный и золотой.
– Если бы платил я, выбрал бы серебряный, разумеется.
– Я тоже так подумала. Но затем рассудила, что за золотой в любом ломбарде дадут больше.
