– Это и есть любовь. Она не молит о пощаде, как мы молили тебя на «Санта-Розе». Ею движет не страх, не боль, не мимолетное увлечение. Чистая любовь одного существа к другому. Кеплер любит меня. Она ни за что не причинит мне боль. Ты понимаешь, о чем я?
– Да, – кивнул Галилео.
Койл улыбнулся, приник губами к шее тела Галилео, крепко обнял его.
Они долго простояли так – мужчина и женщина. Ее руки обвили спину Койла, прижимая его еще ближе к себе. Начинало казаться, что они вырезаны из камня – живая скульптура, воплощающая вечные объятия. Потом Койл опустил руки.
Пэм покачнулась, борясь с растерянностью и головокружением. Койл остался стоять на месте с опущенной головой и очень прямой спиной. Взгляд Пэм пробежал по залу, упал на меня, ее губы зашевелились – она старалась найти нужные слова.
Койл поднял голову и улыбнулся ей. Одна его рука тут же цепко схватила ее за горло, другая вырвала пистолет из ее безвольных пальцев, развернув ствол и направив его ей в живот.
– Нет! Натан! Нет!
При звуках моего голоса он повернулся ко мне, но не двинулся с места, не убрал пальцев с горла Пэм. Я отшвырнула пистолет и услышала, как он стукнулся о древнегреческие камни, окруженные богами Древнего Рима.
– Отпусти ее, – сказала я. – Я сделаю все, что тебе угодно, пойду куда велишь, стану кем прикажешь. Только отпусти ее.
Его пальцы погладили кожу Пэм, потом ощупали очертания ее лица.
– Пожалуйста! – Я встала на колени в позе униженного просителя. – Пожалуйста!
Койл, то есть не-Койл, улыбнулся. Не его улыбкой.
– Ты меня любишь?
– Да. Я очень тебя люблю.
Его пальцы соскользнули с лица Пэм. Он оттолкнул ее, правда очень деликатно, увидел следы слез на лице, размазанную косметику и презрительно воскликнул:
– Беги же! Давай, убегай отсюда!
Она убежала.
* * *
Я осталась наедине с Галилео. С Койлом. С Галилео.
Он подошел ко мне, но я не двигалась с места. Он остановился передо мной и улыбнулся, заглянув мне в глаза. Рука, державшая пистолет, поднесла дуло к моей голове. Пальцами другой руки он взял меня за подбородок и заставил подняться. Я не сопротивлялась. Он держал мое лицо своими пальцами не слишком бережно, но и не излишне грубо. Потом он принял решение – подтянул меня поближе и прижался своими губами к моим. Меня целовал Галилео, но ответила я на поцелуй Койла.
Он отпустил меня, снова оглядел, в его глазах блеснули слезы, губы вытянулись от возбуждения и радости.
– Ты и в самом деле меня любишь!
– Да.
– Ты любишь меня! Ты по-настоящему любишь меня, любишь, любишь!
Я всматривалась в лицо, которое когда-то было моим. Теперь оно казалось полудетским, искаженное гримасой восторга, надежды, ожидания чуда. Пистолет опустился вниз, почти забытый, потому что он обхватил меня за шею, чтобы снова притянуть в свои объятия. Он целовал меня как мужчина, только что вырвавшийся из тюрьмы на необитаемом острове, но и я крепко прижималась к нему и отвечала на поцелуи, правой рукой ероша ему волосы, ощущая тепло его кожи, а левую заведя вдоль пояса за спину. Мои пальцы при этом скользнули по его пальцам, ощутив тяжесть пистолета, который он продолжал держать.
От близости его теплой и такой знакомой кожи мне на мгновение показалось, что я стала Натаном Койлом, а он обратился в меня. Его плоть смешалась с моей, его пульс бился у меня в жилах, и я даже перестала различать, чье сердце стучит чаще, какому телу принадлежит эта рука, чье бедро прижалось к чьему, чьи губы так обжигали – его или мои. Но зато я с тоской поняла, чего с самого начала добивался Койл, чего он ожидал от меня даже сейчас, когда Галилео оторвал свои губы от моих и слезы неудержимо покатились по его щекам, в то время как он всматривался в мои глаза.
Он любил меня.
Мои пальцы неожиданно легли на пистолет в его руке и едва заметно повернули ствол в его сторону. Он нежно провел ладонью по моему лицу, словно хотел запомнить его абрис.
– Теперь, – сказал он, – я познал настоящую любовь.
А я нажала на спусковой крючок.
Глава 88
Прежде чем полиция обнаружила труп, его уже успел найти другой человек. Один из их же сотрудников, мужчина, который… простой полисмен… вооруженный человек непостижимым образом первым оказался рядом с телом.
Они окликнули его:
– Алдама, покажи нам свои руки. Отойди от трупа и покажи свои руки, Алдама.
Но он их словно не слышал. Он качал на руках тело мертвого мужчины, держал его как ребенка и рыдал.
От греха подальше коллеги надели на него наручники.
Медик спросил его:
– Как ваша фамилия? Как вас зовут?
Он не помнил. Шок, единогласно решили товарищи по работе. Порой может случиться с любым из нас. Даже с таким опытным офицером, как Алдама. Лейтенант лично принес ему чашку чая.
Когда чашка передавалась из рук в руки, их пальцы соприкоснулись.
– Какого черта я здесь делаю? – вдруг встрепенулся Алдама. – Почему на мне наручники? Что, мать вашу, происходит?
Лейтенант ничего не ответил.
Нью-Йорк зимой. Я продолжаю идти, хотя еле переставляю ноги и уже заблудилась. Где-то вверху ярко сияет на небе зимнее солнце, но здания здесь выше неба, и я не в состоянии найти верный путь среди погруженных в тень улиц.
Я иду, не замечая, как замерзли ноги, заледенели пальцы рук. У меня, возможно, было пальто, но оно осталось в гардеробе музея. Как и сумка, в глубине которой наверняка отыскалось бы мое имя. Женщина, торгующая с лотка жареными орешками под карамельным соусом, кричит:
– Эй, леди! С вами все в порядке?
Значит, я женщина? Вот кто я сегодня.
– Эй! Вы не заблудились, часом?
– Нет, не заблудилась.
– У вас вид какой-то потерянный.
– Ничего. Я в норме. Спасибо за заботу.
Ее губы произносят: «Ну, тогда ладно», но в глазах читается: «Вы лжете». Хотя она не в состоянии понять, в чем именно заключается моя ложь.
Я удаляюсь, постепенно осознавая все, что меня окружает, ощущая, насколько худы мои ноги, обтянутые плотными колготками, как посинели от холода руки. Зато волосы ниспадают на плечи мягкими локонами. А с осознанием приходят воспоминания, но всего лишь на мгновение, а мгновение сразу проходит.
Я иду, но слишком медленно. Так всегда. Все очень медленно. Люди медленно путешествуют и медленно учатся, медленно растут и медленно взрослеют, медлят с замужеством, медлят с выбором жены, медленно старятся и медленно умирают. Обычная жизнь слишком замедлена и тягуча, а потому я не могу задерживаться в одном теле надолго. Потому что есть в мире кто-то, обладающий именно тем, что мне нужно, хотя я и сама не знаю, чем именно.
