Я отправила еще несколько писем своим знакомым – Фифе, Гере, Куаньин, Янус. Только Гера ответила, но она уже несколько лет ничего не слышала о Гекубе.
Я даже сделала попытку связаться с Йоханнесом Шварбом. Тот тоже отозвался сразу же с информацией, что сайта Гекубы больше нет в Сети. «Эй, ты в Берлине! – обрадовался он. – Не хочешь повеселиться вместе?»
«Спасибо за предложение, Сперматозавр 13, – ответила я. – Дам знать о себе позже».
Отыскать Гекубу оказалось почти невозможным делом.
В раздражении я прибегла к более обыденным источникам информации. Процесс сильно замедлился, мои евро стали утекать быстрее, а я рыскала среди почти забытых имен и лиц, пока не наткнулась на действительно знакомое. Она сменила прическу, носила новенький модный костюм и постарела на пятнадцать лет, но Уте Зауэр все еще оставалась для меня потенциальным телом.
Я позвонила ей с телефона-автомата.
– Больше этим не занимаюсь, – ответила она.
– Не стала бы обращаться, если бы не отчаянное положение. Готова умолять, если потребуется, – сказала я.
На другом конце линии воцарилось длительное молчание. Потом:
– Зелендорф, – сказала она. – Я заеду за тобой. Как ты сейчас выглядишь?
Зелендорф – это прекрасное место.
От чудом уцелевших остатков старой Германии до новых домов на две семьи, обрамленных лужайками и каналами с проточной водой. Здесь можно купить сумку из сушеной конопли, соломенную шляпку от солнца и приобрести ощущение принадлежности к целиком органическому миру. Летом, не покидая Берлина, чувствуешь себя здесь за городом. А ближе к Рождеству многочисленные детские хоры радостно распевают на каждом углу для случайных прохожих, под ногами которых хрустит свежий снежок. Уте подобрала меня у станции метро. Она приехала на серебристом гибриде и, открыв для меня дверь, переложила на заднее сиденье набор музыкальных компакт-дисков: квинтеты Моцарта и «Песенки для милых деток». Я уселась рядом с ней, и ее машина тут же подала голос, требуя застегнуть ремень.
– Ненавижу эти звуки, – проворчала Уте. – Теперь на переднее сиденье не положишь даже сумки с покупками. К нам относятся как к несмышленым, плохо воспитанным детям. Машины диктуют нам, что можно делать, а чего нельзя. Это просто смехотворно!
Уте Зауэр. Когда я впервые познакомилась с ней, ей было семнадцать, она жила в Восточном Берлине, а ее отца арестовала «Штази».
– Переправь меня на Запад, – сказала она, – и я готова отдать тебе свое тело.
– Договорились, – ответила я. – Твое тело мне нужно, хотя не совсем для того, о чем ты думаешь.
Через несколько лет пала Берлинская стена, но Уте осталась в списке местного «агента по недвижимости» такой же, какой была всегда, – с чистой, послушной кожей, превосходной для кратковременного использования или быстрых ознакомительных поездок. Она брала за тело почасовую плату и позволяла пользоваться машиной, если ей обещали не превышать скорость и не нарушать правил парковки. Идеально в период перед перемещением в кого-то другого. При этом Уте по праву сохраняла чувство собственного достоинства, гордилась свежим цветом лица и вкусом в скромном выборе одежды. Когда я покинула Берлин, Гекуба включила ее в свой список, и Уте охотно выполняла капризы призраков, пунктуальная и обязательная, каким был для меня Уилл в Лос-Анджелесе, хотя, в отличие от него, сделала это своей постоянной профессией.
Но сейчас, когда мы ехали по Зелендорфу, а над верхушками деревьев вставало солнце, она спросила:
– Это надолго? Мне в половине третьего забирать детей из школы.
– Еще не знаю. Я пробовала связаться с Гекубой, но не сумела ее найти.
Короткие каштановые волосы, почти прямоугольная форма лица – Уте, похоже, была своенравным ребенком, но зато теперь стала матерью, знавшей, как обращаться со своими чадами.
– Гекуба мертва, – сказала она. – На ее офис было совершено нападение. Перебили всех.
– Кто это сделал?
– Не знаю. Даже не пыталась выяснять. У меня же теперь дети на руках.
– Но ты в безопасности?
– На меня никто не покушался, если смысл твоего вопроса в этом.
– Именно в этом.
– Тогда я в безопасности.
– Ты узнаешь мое нынешнее тело? – спросила я.
Она посмотрела на меня, скосив глаза.
– Нет. Я его прежде не встречала. А должна была?
– Не обязательно, – с облегчением ответила я и откинулась на спинку сиденья. – Мне как раз и нужно куда-то на время пристроить это тело.
– Почему? – Ее голос прозвучал тверже асфальта под колесами машины.
– Не думаю, что он представляет для тебя угрозу. Его интересую в основном только я сама. Но он пытался меня убить, и, если это для тебя проблема, пожалуйста, скажи сразу. Я оставлю тебя в покое. И без обид, честное слово.
Она поджала губы, словно пробуя на вкус, пережевывая и переваривая идею. Затем ответила резким кивком.
– Мой муж занимается недвижимостью. Настоящей. Есть у него сейчас один дом, где мы сможем укрыть тело. Но только хорошо бы вколоть успокоительное. Сделаешь?
– Нет проблем.
– Хорошо. Мы прячемся, усыпляем его, ты берешь мое тело, отправляешься по своим делам, а в два тридцать я уже у ворот школы. Это понятно?
– Да. Спасибо.
– Денег я с тебя не возьму. Нас с тобой… связывает прошлое. Ты оказала мне когда-то неоценимую услугу.
– Ты очень добра.
– Половина третьего, – напомнила она. – И время уже пошло.
Дом оказался квадратной формы особняком из дерева и стекла, для которого архитектор придумал огромные окна, выходившие на балконы, отделанные терракотой. Пустые комнаты дожидались счастливых жильцов, белые стены казались слишком чистыми, чтобы что-то на них вешать, кухня была просто образцовой – в такой даже страшно начинать готовить, – да еще ванная, выложенная блестящим полированным черным камнем. Я порылась в сумке в поисках наручников и медицинского набора Койла со шприцами и скальпелями. Потом закатала рукав, продезинфицировала впадину на сгибе локтя, потерла, чтобы выступила вена, и сразу ввела дозу снотворного. Жидкость показалась холодной, войдя в мое тело, но согревалась, растекаясь по нему. Я приковала себя к ближайшей батарее отопления, заложив обе руки за спину. Уте вытащила иглу, присела рядом со мной и спросила:
– Ну как, действует?
Я захихикала, сама не зная почему. Что-то похожее на улыбку промелькнуло в складках ее губ. А я никогда не видела, чтобы она улыбалась.
– Как я поняла, действует, – сказала она, вкладывая пальцы в мою ладонь. – Разрешите пригласить вас…
– На танец?
Ее голос, мои слова.
Я смотрела на Натана Койла, открывшего глаза. Затем сняла с него носок и вынула рулон клейкой ленты из сумки, засунула носок ему в рот и крепко замотала в тот самый момент, когда с его уст готовы были сорваться первые звуки – какая-то возмущенная реплика. Тело Уте показалось мне значительно старше, чем в то время, когда я впервые внедрялась в него. Ее коленки слегка хрустнули истончившимися хрящиками. Койл дернулся на полу, подтянулся к радиатору. Его глаза метались, но не могли ни на чем сфокусироваться. Он пытался издать нечто вроде рыка, но звук угас, так и не родившись.
