«Очень нравится, – ответила бы Янус. – Очень, очень, очень!»
– Я знала Куаньин, – ответила я, медленно произнося знакомые слова с помощью незнакомого языка, – она была доброй.
– Единственным актом доброты, который совершил на моих глазах Куаньин, стала его смерть. Я хочу, чтобы вы поняли это. Мне надо, чтобы вы поняли, кто мы такие. Вы это понимаете?
– Да.
– Вам страшно?
– Да.
– Тогда проявите снисхождение к себе самой, если не к кому-то другому. Скажите, где Койл?
Я облизала губы.
– Один вопрос…
– Где Койл?
– Только один, а потом я скажу вам все. Скажу, и на этом закончим. Вы найдете подходящее тело с неизлечимой болезнью, и я уйду.
Он ждал – надломленная плоть, тяжелое дыхание.
Я закрыла глаза, стараясь облечь мысль в словесную форму.
– Меня тревожит то, что произошло во Франкфурте. Ваша организация проводила лабораторные испытания по программе вакцинации. Вы проверяли вакцину, разработанную против меня и мне подобных. Четверо ученых были убиты, и вы возложили вину на Жозефину, сделали виновной меня саму тоже. Я изучила жизнь Жозефины досконально. Она не могла стать убийцей. Потом, преобразившись в Элис, я проверила ее компьютер и нашла там все. Запись с наружного наблюдения в ночь гибели Мюллер, где Жозефина улыбалась прямо в камеру. Улыбалась – но это была не она, и мы оба это знаем. Не Жозефина. Не моя Жозефина. Я сделала ей предложение, и она понятия не имела, кто я такая. Она не понимала, как это возможно, чтобы кто-то носил твое тело. Но ваша видеозапись сделана раньше, чем я обратилась к ней. Значит, если ее телом воспользовались прежде, она не подозревала об этом. Была, вероятно, похищена ночью мужчиной, с которым спала. Несколько часов отсутствия, как несколько минут. Она закрывает глаза в номере отеля незнакомца, а когда открывает их вновь, видит себя на том же месте. Только руки почему-то чище, чем были. А двух или трех часов беспамятства она даже не заметила. «Неужели уже так поздно?» – спрашивает она, а незнакомец отвечает: «Да, конечно, это даже забавно, как быстро летит время». И она уходит, не подозревая, что на раковине в ванной еще могли остаться пятна чужой крови, смытой с ее пальцев.
Юджин провел пальцем по шраму, рассекавшему его живот, – привычка, любопытство к собственной плоти, автоматический жест. Глаза его смотрели в пустоту.
– Вы так и не задали вопрос.
– Я хочу, чтобы вы все поняли, прежде чем я задам его. Вы сказали Койлу, что Жозефина убила ваших людей по моему приказу, но окончательный выбор сделала она сама. Вы обвинили меня в чужих преступлениях совершенно бездоказательно. И отправили Койла – человека с богатой биографией – разделаться со мной. А меня при этом не оставляет мысль о Галилео. Не вписывается ли он в общую картину? Потому что сама Жозефина никого не убивала. Я изучила ее жизнь. Это не она. Но если у нее пропало два часа здесь, три часа там, то вероятно – я подчеркиваю: вероятно, – ее тело кого-то действительно убило. А манера совершения убийств полностью совпадает с образом действий Галилео. В каждой мелочи. Таким образом, вы либо дурак, который отдает приказы, не помогающие добиться заявленной цели, либо просто пешка. А вопрос мой таков: у вас нет ощущения, что вы напрасно растрачиваете время?
Молчание.
Он начинает расхаживать.
Поворачивается.
Останавливается.
Снова начинает ходить.
Он обдумывает вопрос или ему важно лишь умно ответить на него?
Опять расхаживает.
Останавливается.
Отвечает:
– Нет.
И все.
– Тогда ясно, – говорю я. – Вы всего лишь рядовой солдат.
Он мечет в меня пронзительный взгляд. Отводит глаза.
– Где Койл? – Его пальцы пробегают по шрамам.
– В районе метро «Ратхаус Штеглиц», – отвечаю я.
– Адрес!
Я даю ему адрес.
Глава 50
Ожидание в тюрьме. Тоска перед началом кутерьмы. Я вспоминаю:
(Тебе нравится то, что ты видишь?)
Нравится! Очень, очень, очень нравится!
Куаньин.
Мне она запомнилась вполне приятной, хотя чуточку отчужденной.
Я помню ее в образе красивой женщины из Конго с волосами, собранными в пучок на затылке, с отметинами шрамов там, где кисти рук разрезало лезвие ножа. Куаньин объяснила:
– Она мне заявила, что попытается сделать это снова.
– И как же ты поступила?
– Просто взяла и увезла ее оттуда.
– А что ты будешь делать, когда она очнется? Куаньин – богиня милосердия! Что ты станешь делать, когда женщина, в чьем теле ты находишься, откроет глаза, а горе, от которого ты ушла в ее облике, будет все так же свежо в ее сердце?
– Она откроет глаза в каком-нибудь безопасном месте, где поблизости не найдется ни одного ножа, – ответила Куаньин. – Она выбирает смерть, потому что смерть кажется проще жизни. Я заставлю ее изменить выбор.
Мне понравились слова Куаньин. Они произвели на меня впечатление.
– Тебе нравится то, что ты видишь?
– Ты очень красивая, – ответила я. – И очень добрая.
Только позже до меня дошло, что я не поинтересовалась, когда именно она собирается вернуть тело хозяйке.
А потом воспоминание о Янус. Полная противоположность сдержанной Куаньин, она стояла перед зеркалом квартиры в Бруклине и восклицала:
– Мне это очень нравится!
Шел 1974 год. Разгар «холодной войны». Никсон еще цеплялся за власть изо всех сил, но все равно в воздухе витало нечто предвещавшее новые времена.
В ее поручении не содержалось ничего необычного. Ее амбиции казались почти банальными: дом, семья, жизнь, которую она сможет назвать своей. Свежее тело, не отягощенное грузом прошлых ошибок, багажом в виде слишком обширных знакомств. Мне лишь нужно было помочь ей взять старт.
Я подобрала нужную кожу во время «Недели новичка».
– Мне очень нравится! Очень, очень, очень!
Майкл Питер Морган, двадцать два года. Только что поступил на экономический факультет, чтобы работать над диссертацией. К тому времени успел закончить Гарвард. Родители уже умерли, оставив ему приличное наследство. Неуклюжий юнец с непослушными черными волосами, густыми бровями и плечами, норовившими распрямиться, только когда он ловил на себе чужие взгляды. Поначалу я отмела его кандидатуру. Но стоило присмотреться повнимательнее, и стало понятно, что из этого гадкого утенка с годами вырастет прекрасный лебедь в виде симпатичного молодого человека.
