* * *
Когда-то давным-давно, в незапамятные времена, Гекуба пришла ко мне в теле мужчины с пышными бакенбардами и тростью из слоновой кости, сказав:
– Мне удалось их найти.
Я тогда была Викторией Уиттен. Родители назвали ее в честь королевы, оставили наследство, достойное принцессы, но муж избивал ее, пока я не потеряла терпение, внедрилась в кожу Виктории и избила мужа. Теперь он жил в Норидже, а я в Лондоне. Раз в месяц он присылал мне письма, рассказывая, как благополучно складывается его жизнь, но я не трудилась отвечать на них.
Мы сидели в моей гостиной и пили чай, когда Гекуба продолжила (или лучше сказать – продолжил?):
– Целое гнездо, и прямо у нас под носом. Они называют себя «братством».
– Не желаешь ли миндального печенья?
Он склонился вперед – кончик его розового носа дрожал от возбуждения – и повторил:
– Они обнаружены мной. Ты составишь мне компанию?
– С какой целью?
– Остановить их.
– Мы говорим сейчас об использовании взрывчатки?
– Да чего угодно, лишь бы добиться результата.
– Не люблю ножей, – объяснила я, перекатывая кусочек миндального печенья в изящных пальчиках. – И стараюсь не стрелять в людей без крайней необходимости.
Он откинулся назад, положив ногу на ногу в такой манере, которая ясно указывала, что еще совсем недавно Гекуба носила юбки, а сейчас в запале забыла, к какому полу в данное время принадлежит.
– Они же поубивают нас, – резко сказал он потом. – Они стоят над законом. Неужели тебя это не беспокоит?
– Скорее мне любопытно. Но достаточно ли такого любопытства как мотивации для проникновения – уж прости мне такое выражение – в их убежище или даже, если угодно, берлогу? А мы ведь собираемся проникнуть в святая святых неких индивидуумов, которые решили уничтожить нас, чтобы по одному убить их всех. Ответ на такой вопрос – нет. Боюсь, что недостаточно.
– Но ведь ты уже теряла владельцев своих тел, – вскинулся на меня он. – Каждый из нас кого-то потерял. Быть может, не именно сейчас. Вероятно, члены «братства» еще не успели никого убить. Но в течение длительного времени людей, чьими телами мы пользовались, отправляли на костры, на виселицы, ставили к стенке…
– Потому что мы привлекали к себе слишком много внимания, – ответила я, поставив чашку на стол. – Мы слишком часто переключались, но когда было надо – слишком редко, оставляя за собой слишком много историй, слухов, сплетен. А массовое превентивное убийство лиц, поставивших себе целью наше уничтожение в будущем, уж извини за прямоту, приведет к тому, что мы снова окажемся в фокусе всеобщего внимания, которое нам совершенно ни к чему.
Он лишь еще сильнее помрачнел. Вот лицо, которое я потом редко видела, начиная с конца восьмидесятых годов XIX столетия. Это было типичное лицо для той эпохи – бакенбарды топорщились по обеим его сторонам, как мех нутрии, а пышные навощенные усы кудрявились над верхней губой и могли помочь владельцу сильнее выразить любые чувства: злость, ненависть, мрачное расположение духа. Я потом порой пыталась искать подобие такого лица, но находила нечто похожее только у стариков, навсегда нашедших себе прибежище в экваториальных странах, или у списанных в утиль технократов, когда они начинали плакаться из-за своих слишком скудных пенсий.
Он помрачнел. Причем не только лицом, но и душой.
– Я ожидал от тебя большего, миссис Уиттен, – сказал он. – Насколько мне известно, ты хорошо знакома с работой «агента по недвижимости».
– Да, я уделяю этому занятию немало времени, – добродушно отозвалась я. – И прикладываю все усилия, чтобы сделки, устроенные мною, невозможно было отследить, а при изменении обстоятельств они не вызывали слишком много кривотолков. Но ты прав: я теряла тела, которые становились жертвами описанного тобой типа людей. Они облачались в разные одежды, присваивали себе разные громкие титулы, но их мотивы оставались неизменными. Страх. Невежество. Заурядные мотивы из всех необъяснимых и вредных предрассудков, которые запятнали историю человечества. Не могу сказать, что приобретенный опыт сделал меня мудрее, добрее или внушил мне идею морального превосходства, которая подвигает многих выступать с обращениями и поучениями к толпе обывателей. Но одно я усвоила твердо: массовое кровопролитие никогда – я подчеркиваю, никогда – не помогало решить ни одной проблемы. Естественно, если ты начнешь преследовать тех, кто преследует меня, было бы лицемерием с моей стороны не выразить тебе за это глубокой признательности. Хотя моя благодарность неизбежно будет иметь пределы, поскольку в то время, как число мужчин и женщин, которые боятся меня и желают мне зла, поистине неисчислимо, только кто-то один пока прячется в тени с ножом в руке, чтобы нанести мне смертельный удар.
Он криво ухмыльнулся и встал из-за стола.
– Что ж, поблагодарю тебя хотя бы за чай, если больше не за что.
Я тоже поднялась, кивая в ответ и провожая гостя до двери. Он уже положил руку на засов, но потом помедлил и обернулся.
– Я не так уж глуп, – сказал он после паузы, – чтобы не видеть определенного резона в твоих словах. Но у меня остается к тебе вопрос, и вот какой. Тех, кто хочет навредить нам, очень много. Нас совсем мало. Ты уникальна. Гораздо опытнее любого из нас. Почему же тебе так важна жизнь людей, существующих рядом, которые грязнее навоза и так же чувствительны, как камни?
Я долго обдумывала его вопрос, стоя в холодном холле с высоким потолком.
– Мне однажды рассказали одну историю. Она о мужчине по имени аль-Муаллим. Однажды из пустыни явился джинн, вселился в аль-Муаллима, и тот изгнал своих старших жен, но оставил при себе любимую младшую, которая была красива и чрезвычайно умна, как женщина своего времени. У них родился ребенок, но жена умерла, и джинн покинул Муаллима. Эта история, которую я слышала, произошла очень давно. И знаешь, что она для меня означает?
Мой гость пожал плечами – он не знал и не чувствовал особого интереса.
– Всего лишь историю. Это то, что представляют собой жизни других людей, – они становятся историями, которые рассказывают другие. Включая и мою жизнь. Единственный след, какой мы оставляем после себя, скоро становится историей с неясными уже подробностями, а потом вообще забывается.
Он задумался над моими словами, а потом сказал с неодобрением:
– Если это действительно все, что ты собой представляешь, то, быть может, и не заслуживаешь спасения. Прощайте, миссис Уиттен.
– До свидания, – ответила я. – И удачи.
Четыре дня спустя «Лондон газетт» сообщила об убийстве одиннадцати мужчин и трех женщин на складе в районе «Серебряной верфи». Выжили двое свидетелей. Один из них рассказывал, как обитатели склада вдруг озлобились друг на друга и поочередно убили каждого, поскольку в них вселился демон.
Другой свидетель, который говорил медленно и с трудом, потому что его лишили обоих глаз, заявил, что все случилось иначе. Демон был не один. Их было двое. И второй демон, вырвавший ему глаза, рассмеялся затем совсем по-детски и прошептал:
