Моя прапрабабушка была далеко не глупой женщиной, – продолжала свой рассказ Ноур. – Она поразилась столь внезапной перемене и высказала лишь сдержанную радость, услышав слова мужа, но не поверила ему всерьез. Но вот стала проходить неделя за неделей, а джинн не уставал демонстрировать свою нежность к ней. И она смягчилась, у нее появилась надежда, что ее молитвы были услышаны, а перемена отношения к ней супруга случилась на самом деле.
«Мой господин, – обратилась она к нему однажды вечером, – ты так сильно изменился ко мне, что, уж прости за такие слова, теперь совсем не похож на того мужчину, за которого я вышла замуж».
Услышав это, джинн переполнился гордостью, но произнес смиренно: «Это ты заставила меня измениться, лучше понять самого себя и стать хорошим человеком».
После этого они зажили новой счастливой жизнью, но моя прапрабабушка никак не могла забыть джинна, явившегося ей в саду и обещавшего запретные наслаждения. Глядя на своего изменившегося мужа, она не уставала поражаться и недоумевать. Был ли то действительно ее прежний супруг или в него вселилось пламенное порождение пустыни, тот самый джинн, явившийся из глубины песков? И если с ней теперь жил джинн, как ей следовало поступить? Потому что джинны – это огромное и разношерстное племя, которое с наслаждением – увы, это правда! – дурачит людей, но зато проявляет доброту и мягкость к тем, кто им нравится, и они всегда были любимцами Аллаха. Вспомните хотя бы того джинна, который перенес в огненном вихре к воротам Багдада умирающего принца, или того, что помог раненому купцу добраться до ворот Дамаска. Вспомните рассказы о джиннах, верой и правдой служивших добродетельным хозяевам, исполняя любые их желания, и защищавших утробы беременных женщин, если тем приходилось рожать в особенно бурные и грозовые ночи. Мы же склонны больше припоминать проказы джиннов, обвинять их в тяжких грехах, забывая о творимом ими добре, хороших поступках, приписывая чужие заслуги себе самим.
«Ты очень изменился, – шептала она снова и снова, когда они с мужем, обнаженные, возлежали на траве под сенью деревьев. – Очень изменился».
На этот раз джинн уже собрался ей что-то сказать, но она тут же остановила его: «Сказано, что невинные и невиновные найдут свой путь в рай. Я не знаю за собой никаких преступлений, но если хочу остаться невинной, для меня лучше всего пребывать в неведении. И если темный дух овладел мной, то помимо моей воли. Но стоит мне начать сознательно наслаждаться этой одержимостью, то я заслужу клеймо гулящей женщины и ведьмы. Разве не так?»
Услышав ее речи, джинн счел за лучшее промолчать, ибо понимал смысл слов моей прапрабабушки. Они долго потом тихо лежали рядом под шелест ветра в листве деревьев, но он все же не выдержал и сказал: «Любить того, кто предназначен тебе судьбой, стать тем, кто ты есть в действительности, – в этом нет ничего, противоречащего воле Создателя. Потому что он породил тебя для любви, для жизни, и отрицать это – значит противиться замыслу самого Аллаха».
Моя прапрабабушка метнула в джинна взгляд, острый, как стрела с наконечником из слоновой кости, пронизав его до самой души, до правды в его сердце. Это получилось так неожиданно, что он едва не выпрыгнул из тела, в которое внедрился. Но она вдруг улыбнулась и спросила: «А других Аллах, по-твоему, породил для обмана?»
«Тогда он уж точно имел на это свои причины», – находчиво ответил джинн.
Десять лет потом он жил с моей прапрабабушкой и любил ее, как и она любила его, но никогда больше не заводили они разговоров о происшедших с ее мужем переменах и не задавались вопросом, отчего они случились, оставаясь невинными, принимая друг друга такими, какими были, и не сыскалось бы на всем свете более красивой пары.
Но затем в стране началась война, и за мужем, который в прошлом не желал проявлять покорности к властителям в Каире, пришли солдаты. А когда солдаты забрали у мужа оружие, джинн, распаленный гневом, но и пораженный страхом, покинул тело, которое носил десять лет, и вихрем унесся, пропав во мраке ночи. Заметив это, солдаты обвинили мужа в колдовстве и обезглавили его, бросив останки на корм крокодилам. Моя прапрабабушка зарыдала и тоже бросилась в обагренную кровью воду, но солдаты назвали ее ведьмой и забрали в тюрьму, где главный судья, считавшийся священным посланником богов и мудрецом, обвинил ее в вероотступничестве и богохульстве. Ее бросили в самую глубокую темницу Каира, где страшные люди могли творить над ней зло безнаказанно. И каждую ночь взывала она к джинну, своему истинному мужу, потерянному возлюбленному и защитнику, но он не являлся, потому что джинны переменчивы, как луна, неверны, как морские волны, а потому ее крики из глубины сырой каменной ямы никто не услышал.
Ее терзания прекратились только после того, как мучители заметили, что она носит ребенка. Многие хотели сразу убить и ее и дитя, но один человек сжалился над ней и туманной ночью помог бежать. Вся в крови, она брела по улицам, а потом упала без сил у дверей медресе, где добрый имам накормил ее и вылечил.
Но пребывание в темнице изранило не только плоть моей прапрабабушки, и когда ребенок явился на свет, он тоже родился для мук, крови и злости, потому что стал порождением джинна – наполовину человеком, наполовину сгустком огня. Родившись, он сжег мою прапрабабушку изнутри. Ее утроба не могла выносить магической субстанции, вызревшей внутри ее. Дитя с плачем явилось в этот мир. Ошеломленный имам не знал, что ему делать. Он повернулся, чтобы отдать младенца матери, но только та была уже мертва.
Оставшись наедине с ребенком и с трупом женщины, имам стал молить Аллаха наставить его на путь истинный и, пока он молился, сам стал подобием джинна, потому что вдруг понял, что своим сознанием может проникнуть в сознание ребенка. Оказавшись в его теле, имам почувствовал ужас, боль, горе, но превыше всего – ту любовь, какую отец ребенка испытывал к моей умершей прапрабабушке. А эта любовь была ярче даже самого пламени, спалившего ее. Когда разум вернулся к нему, имам понял, что не может убить это дитя, пусть родилось оно в нечестивости, потому что чадо стало плодом самой чистой любви. А потому он воспитал ребенка, который с годами превратился в мужчину, а тот мужчина возлег со многими женщинами, каждая из которых стала для меня бабушкой, потому что каждая получила частичку крови джинна, пустынного пламени и любви бессмертной души.
Ноур Сайех закончила свой рассказ, и пока часть публики в парижском кафе, не слишком внимательно слушавшей ее, аплодировала таланту рассказчицы, я сидела в своем углу как громом пораженная и вглядывалась в глаза этой девушки, этого ребенка, бывшего не только плотью от плоти Айеши бинт-Камаль и Абдула аль-Муаллима аль-Нинови, но и порождением моей собственной души.
Глава 60
Париж. Какие ассоциации вызывает у меня Париж? Прежде всего, это то, что французы не признают ответа «нет». Затем войны, мятежи, восстания; правительства, формирующиеся, чтобы вскоре оказаться смещенными, с регулярностью зимних эпидемий гриппа. Ужасающая нищета и пышное богатство. Но при всем при том Париж остается Парижем, короной Франции, городом бульваров, шика и красного вина.
