– Нет.
– Мелисса…
Я резко встала из-за стола, и он тоже поднялся.
– Нет. Твоя жизнь прекрасна. Она чиста и исполнена тепла, скучна, но красива. Ты создал нечто из ничего, а теперь хочешь все разрушить. Но смысл в другом – ты разрушишь сам себя. Ты станешь, как я, но при этом потеряешь не вещи, ты потеряешь свою личность. Ты лишишься всех черт, которые определяют, кто ты такой, от родинки под мышкой до друзей, которые забирают тебя из бара, когда ты слишком пьян, чтобы самому вести машину. Ты потеряешь свои воспоминания, все истории, какие запали тебе в душу, привычную одежду, людей, любимых тобой. Ничего этого у тебя не останется. Они станут принадлежать кому-то другому. Превратятся в чужие истории. А ты будешь выступать… Всего лишь в роли зрителя, наблюдателя жизни, которой сам ты уже жить не сможешь. Поэтому я не помогу тебе. Я не могу и не хочу этого делать.
Я сделала движение, чтобы куда-нибудь уйти – сама не уверенная, куда именно. Возможно, в ванную комнату, возможно, к входной двери, но Уилл рванулся вперед, ухватив меня за руку:
– Мелисса…
Я прыгнула. Это была инстинктивная паника, сотрясение всего тела. Я прыгнула, и теперь передо мной стояла женщина, беспомощно моргавшая, растерянная, сбитая с толку. Пробормотав проклятие, я взялась за ее руку и переключилась обратно, пока она не начала кричать. В эту секунду неуверенности Уилл отпустил меня, и я смогла повернуться и уйти. Стуча каблуками по выложенной плиткой садовой дорожке, я направилась к выходу.
Уже на улице он снова догнал меня.
– Мелисса! – Он встал сзади – такой жалкий, сгорбленный, с поникшими плечами.
– Я не могу ничем тебе помочь. Мне не известно, как это сделать.
– Пожалуйста, – прошептал он, и слезы выступили у него в уголках глаз. – Пожалуйста!
– Все люди хотят стать кем-то другим. И это заставляет многих совершать в своей жизни великие дела. Но в той жизни, которая принадлежит им самим.
Я пошла прочь, а он поплелся сзади, но сделал всего несколько шагов.
– А как же ты? – спросил он. – Что великого делаешь ты?
– Ничего, – ответила я. – Ровным счетом ничего. – И я оставила его стоять на дорожке, а мой шаг постепенно превратился в бег. Говорю же, я отлично умею убегать.
Глава 62
Париж. Мсье Петрэн, юрист днем, обольстительный Адонис с изящной попкой по вечерам. Стоило мне увидеть его на противоположной стороне улицы, как я поняла, что он именно тот, на кого клюнула бы Янус. Под хлопковой рубашкой было полное энергии тело, готовое действовать. Мышцы рук чуть не разрывали рукава своей плотной массой. У него был квадратный подбородок, но при этом сентиментальный взгляд. И в целом он являл собой воплощение клише, имя которому «тщеславие», что всегда так привлекало Янус, сколько я ее помнила. И, конечно же, он был не один.
Призраки обожают компании и в новом привлекательном теле без труда покупают себе друзей, которых простым смертным приходится привлекать к себе чем-то другим.
Сегодня Янус покупала себе приятелей отборным вином из долины Роны. Его, бутылку за бутылкой, подавал молчаливый официант, обслуживавший их столик на четверых. Группа сидела у дальней стены бистро, которое специализировалось на блюдах из утки, но особенно славилось фруктовым салатом, выложенным на слое засахаренных слив, собранных вручную на Сицилии. Причем цены были такими высокими, что даже не указывались в меню. А если вы спрашивали о них вообще, то это значило: ужин здесь едва ли вам по карману.
Пока над Парижем опускался закат, я играла роль исполненной достоинства дамы в старомодном пенсне на кончике носа. В сумочке лежал самый современный мобильный телефон. Мои пальцы сплошь унизывали кольца с огромными бриллиантами, а ела я устриц, политых лимонным соусом с чесноком и грибами, наблюдая, как Янус царствует за своим столом – красивый и богатый мужчина, которому нравится быть в центре всеобщего внимания. И наблюдала за ним далеко не я одна.
Пусть Париж и считается центром самой современной и экстравагантной моды, костюм химической защиты даже здесь показался бы не совсем уместным. А потому агенты «Водолея» оделись в нечто чуть более подходящее к обстановке – рубашки с длинными рукавами, брюки, перчатки, водолазки с высокими воротниками, шляпы, натянутые плотно и низко. А под всем этим тут и там предательски выглядывали комбинезоны из лайкры, надетые вместо нижнего белья. В результате создавалось впечатление, что собрались эскимосы, подготовившиеся к суровой зиме. Зато открытое пространство кожного покрова сводилось к полоскам между бровями и опущенными подбородками. Зимой это еще могло бы не слишком бросаться в глаза. Но как они ощущали себя в подобных нарядах летом, оставалось только гадать.
Двое из их команды (вероятно, более сообразительные, чем другие) уселись за столиком в нише у витрины. Они поглощали закуску (наверняка дорогую) из горячего козьего сыра, жареных орешков и плававших в масле креветок. Лишь у одного из-под рукава выглядывала полоска комбинезона, хотя под одеждой угадывалась кобура с пистолетом.
Янус, естественно, ничего вокруг себя не замечала. К чему оглядываться по сторонам, если ни о чем не подозреваешь? Взрыв смеха за столиком Янус означал, что только что был рассказан особенно пикантный анекдот, а только что принесенная бутылка бургундского своим вкусом и ценой только усилила веселье, облегчила понимание юмора. Я положила на стол двадцать евро, взяла свою трость, сумочку и медленно пошла по залу ресторана. Какое-то время тому назад это тело перенесло операцию на правом бедре, а потому теперь вес позвоночника создавал постоянное болевое ощущение и причинял дискомфорт.
За дверью ресторана я сразу заметила синий микроавтобус, припаркованный у противоположной стороны улицы в неположенном для стоянки месте. Потом увидела еще одного типа в рубашке с длинными рукавами и в низко надвинутой на лоб шляпе, который курил третью сигарету подряд, прислонившись к фонарному столбу. Последними я разглядела двоих мужчин, пристроившихся за каменной балюстрадой на крыше соседнего дома, тоже закутанных как в мороз. Их темные силуэты были хорошо различимы на фоне закатного неба.
Я прошла, прихрамывая, еще несколько ярдов, прежде чем натолкнулась на проходившего мимо бизнесмена с портфелем, тронула его за руку и прыгнула, но тут же повернулась, чтобы подхватить стоявшую рядом пожилую матрону, которую заметно качнуло, не дав ей упасть, и пробормотала:
– С вами все в порядке, мадам?
Кто после этого скажет, что в мире не осталось истинно галантных мужчин?
В гораздо более удобном теле я дважды обошла квартал, оба раза проверяя, как идут дела у Янус в бистро, а потом нашла именно того, кто был мне сейчас очень нужен. Женщину из дорожной полиции лет тридцати, выглядевшую уроженкой Камбоджи или Лаоса, с навеки угрюмо опущенными уголками рта.
Теперь я Дорис Тью, офицер, следящий за правилами парковки автомобилей. У меня слегка вывихнуто правое плечо, и мне не помешали бы очки, но оперативно найти другого дорожного полицейского даже в Париже не так-то легко. Пришлось довольствоваться тем, что попалось.
