– Ка… ка… ка…
Звуки, которые могли быть началом имени.
Левая рука Янус была вытянута в мою сторону, а правая уже лежала неподвижно: жизнь медленно покидала тело. Воздух вырывался из отверстия между раздробленными ребрами. Я, вероятно, даже могла бы дотянуться до ее руки, не подставляясь сама, и втащить ее в укрытие. Лужа крови коснулась носка моего ботинка.
Я выгнулась, ухватила Янус за запястье и потянула изо всех сил, протащив ее по поверхности кровавого пятна. При этом ее торс начало непредсказуемо разворачивать.
Снова грянул выстрел, и Янус дернулась. Я видела, как расширились и округлились ее глаза. Когда пуля снова ударила ее в грудь, она резко выдохнула, капли крови забрызгали мне лицо, а Янус прыгнула. В единственное доступное ей сейчас тело.
Я вскрикнула, Янус тоже. Мы – две в одном – визжа, повалились назад, на ящик, я прижала руки к голове, а Янус подтянула колени к нашему, теперь общему, подбородку. И мы кричали, чтобы заглушить крик в ушах, кричали, чтобы утихомирить чувство, словно мозг разрывало на части, кричали, потому что наши кровеносные сосуды переплелись, оптические нервы спутались, глаза наполнились слезами, как расплавленным металлом, а нос залила не менее горячая кровь. Все тело дергалось и разрывало само себя. Я попыталась перекричать ее:
– Янус!
Но то, что лежало передо мной, было мертво, и кто-то другой шевелил теперь моим языком, а мои легкие не справлялись с дыханием двоих.
– Не могу… Убирайся… Помогите! Не могу остановиться… Не могу дышать!
Собрав все силы, я оттолкнулась от ящика, встав на четвереньки, а Янус между тем пыталась заставить нас подняться, поэтому одно колено оставалось согнутым, другое же норовило выпрямиться. И я крикнула:
– Стрелок! На кране… Должна двигаться… Тело! Добудь себе тело!
Но Янус как раз удалось поставить нас на ноги. Кровь струилась по моему лицу, хлеща из разорванных сосудов носа. Боль пронзила бок, когда какая-то часть моего организма попыталась исполнить свою функцию, но потерпела неудачу. И для мозга это стало окончательно нестерпимым. Каждая его клеточка, каждый нейрон – все готово было взорваться, когда Янус сделала шаг, затем второй. И я завопила:
– Не могу… дышать! Понимаешь? Не могу… дышать!
Мы снова повалились, когда я сделала попытку остановить движение ног, сосредоточившись только на том, как набрать в легкие воздуха. И мне удался этот единственный сознательный поступок: я вдохнула полной грудью, прежде чем Янус в слепой панике снова подняла нас в вертикальное положение и, чуть не падая, хромая, но тем не менее пытаясь бежать, повлекла подальше от своего уже остывавшего трупа.
Янус бежала, а я дышала за двоих, стараясь не пользоваться сейчас глазами, наполненными кровавыми слезами, как и ушами, где барабанные перепонки готовы были полопаться от бешеного стука. В стороне от крана мы заметили часть сетчатого забора, и Янус устремилась туда, но я успела прошипеть:
– Нет! – и заставила нас снова рухнуть на землю. – Нужно… бежать в другую сторону… Снайпер на кране… Ты умираешь… Я знаю… Но только старое тело умирает! Слушай меня! Должны… выбраться… Слушай меня! Нам не перелезть через ограду… Видела… дом позади? Ярдов сто отсюда… Иди туда… Вызови копов… Копов, понимаешь? Плоть с пистолетами! Беги!
Янус снова подняла нас на ноги, я позволила ей, сконцентрировав каждую причинявшую резкую боль мысль на дыхании, разрешила ей управлять остальным – руками, ногами, даже самой выбрать направление, когда мы с трудом перемещались в темноте. Домик таможни виднелся серым силуэтом на фоне серого асфальта, отчетливо заметный теперь между ящиками. И пусть по мере приближения к нему я то и дело ощущала новые приступы мучительной боли, когда очередной мускул, нерв, орган (не имело значения, что именно) переставал действовать.
– Беги, – прошептала я, когда мы сделали паузу, добравшись до края ряда ящиков. От сторожки таможни нас отделяли какие-то десять ярдов и снайпер, оставшийся где-то позади. – Беги же!
Янус побежала вместе со мной, наши ноги теперь буквально летели, преодолевая последние ярды. А между тем что-то выщербило кусок асфальта у нас за спиной, врезалось в стену чуть впереди. Но первая пуля ушла левее, а вторая – значительно правее цели. И Янус плечом врезалась в дверь домика, которая треснула и слетела с петель под тяжестью двойного веса. Мы повалились в царившую внутри темноту.
Несколько мгновений я лежала, чувствуя, как кровь заполняет мне рот, а Янус закричала, снова разрывая на части мой мозг, пытаясь шевелить моим языком. С большим трудом я ненадолго смогла открыть глаза, чтобы успеть заметить прикрепленный к стене бежевый телефонный аппарат, а потом на руках поползла к нему, чувствуя во всем теле свинцовую тяжесть, преодолевая чудовищное сопротивление, пока Янус не поняла наконец моего намерения и совместное движение не бросило нас вперед, к телефону.
9–1–1. Гудки в моих ушах сотрясали барабанные перепонки, а потом как будто покрывали все мое лицо пузырями, которые лопались где-то внутри щек, на уровне подбородка. А когда диспетчер ответила, меня пронзил новый приступ боли, и я едва не выронила трубку из окровавленной руки.
– Помогите! Умираю! Порт… Помогите мне! В меня стреляют… Помогите!
Пуля вдребезги разбила оконное стекло чуть выше аппарата. Янус с криком бросила трубку, а я заставила нас обеих упасть и лечь, свернувшись в клубок, на пол, обхватив голову руками. Я сжала пальцами череп, чтобы его не разнесло на части без помощи кусочка свинца, и, глядя на качавшуюся на проводе у меня перед носом брошенную телефонную трубку, проорала:
– Достань другое тело, мать твою!
Еще одна пуля вонзилась в стол позади меня, и я вдруг поняла, что последние выстрелы делали не из тихой снайперской винтовки с глушителем, а из обычного крупнокалиберного револьвера. Причем со все более короткой дистанции.
– Идет, – прохрипела я. – Он идет сюда… О боже… Нам нужно спрятаться… Но где? Уйти отсюда? Нет. Он рядом… Идет. Боже, боже, боже мой! Послушай… О господи… О боже… Послушай, нам надо…
Слишком поздно. Янус развернула наши тела и стала медленно подниматься на ноги.
– Нет, подожди, – зашептала я, но она уже вышла, пошатываясь, в пустой проем двери, и на мгновение я заметила чью-то тень, притаившуюся между контейнерами и едва заметную при скудном свете единственного фонаря. А потом девятимиллиметровая пуля, принявшая, видимо, обличье миниатюрного электрокара с вилкой для подъема ящиков, врезалась мне в левую ногу, отбросив меня назад – сначала к косяку двери, а дальше – в центр комнаты, откуда мы и начали свой последний поход.
Янус вопила и вопила, продолжала вопить, хотя мы уже снова оказались под прикрытием будки таможенников. Я в шоке с силой прижимала руку к уже холодеющей, разорванной в клочья коже на бедре, снова пытаясь восстановить дыхание, но Янус снова закричала и выпустила весь воздух из легких, что было, безусловно, гораздо легче. После этого я поняла: вот и все. Я умерла в будке таможни порта Майами. Убита незнакомцем. С посторонним телом внутри. И, если разобраться, отбросив все возможные вариации времени и места, умереть именно так мне было на роду написано. Это был неизбежный конец, предначертанный свыше.
