– Не знаю. Сомневаюсь. Впрочем, они и не продвинулись слишком далеко. Четверо из их ведущих ученых были убиты. И это сделала Жозефина Цебула. В нее кто-то внедрился. Но в «Водолее» посчитали виновницей меня.
– Почему тебя?
– Я размышляла над этим. Возможно, им все представлялось логичным, поскольку я подвернулась под руку. Но потом мне показалось странным, почему они считали, что Жозефина совершила преступления сознательно, а не стала лишь телом для прикрытия, ничего не подозревая. Я видела кадры с камер видеонаблюдения, на которых она вся в крови, но мне показалось совершенно очевидным, бесспорным, что это был Галилео. Что Галилео совершил все те убийства. Но в «Водолее» предпочли обвинить меня, обвинить ее, распорядившись уничтожить нас обеих. И тело, и призрака в нем. Но ведь обычно так никто не делает.
– Как они погибли?
– Кто?
– Люди, которых твое тело… то есть Галилео… убил.
– Страшно, но по-разному. Утонули. Были зарезаны. Изуродованы. Ужасно!
– Но почему?
– Быть может, именно потому, что разрабатывали вакцину. Потому что это стало для кого-то опасно. Но кроме того… – Я осеклась, сделала глубокий вдох.
Янус ждала, зажав между пальцами вилку и вращая ее, но не сводя с меня глаз. Я провела кончиком пальца по ободку кофейной чашки. Мне трудно было встретиться с Янус взглядом.
– Как ты стала призраком? – спросила я наконец.
– При скверных обстоятельствах, – ответила она. – Очень скверных.
– Это было насилие? Видишь ли… Когда я умерла… А я думаю, таков был механизм в моем случае… Когда я умирала, я держалась за лодыжку своего убийцы. Так я совершила свой первый прыжок. И наблюдала потом, как умираю, истекая кровью, трясла свой холодный уже труп, стремясь вернуться в прежнее тело. Но, разумеется, плоть к тому моменту стала недоступна, а я осталась в живых. Стражник арестовал меня за собственное убийство, поступив, если разобраться, вполне справедливо. Таким было, если использовать твое определение, мое скверное начало. Но, насколько понимаю, с тобой произошло нечто столь же ужасное, верно?
– Нож. Нож в живот. Я истекала кровью. Перескочила в медсестру, пытавшуюся мне помочь.
– Аурангзеб сбила машина.
– Аурангзеб был идиотом. Или идиоткой, точно не знаю.
– Куаньин отравилась спорыньей.
– Она никогда не рассказывала, но мне почему-то легко в это поверить.
– Но смысл здесь в одном. Мы все – результат несчастных случаев или насилия.
– И что это подразумевает?
– Подумай об организации вроде «Водолея». О любой организации такого рода. Уверяю тебя, их более чем достаточно. Они убивают призраков в силу каких-то своих мотивов. Но сколько бы они ни убивали, мы снова появляемся. Прорастаем, как одуванчики в трещинах между камнями. И предположим, кто-то догадался, что в нашем появлении существует какая-то система. Насилие, страх, боль – вот что нас создает. «Водолею», конечно, не под силу искоренить насилие как таковое, но ведь и не любое убийство в темном закоулке приводит к возникновению нового призрака, не всякое отравление или падение с лестницы. Должны существовать некие дополнительные условия, какие-то обстоятельства, пока непонятные. Мне самой доводилось время от времени становиться врачом, и даже я знаю: для создания вакцины против вируса следует сначала изучить его. Ты должна понять, как он воздействует, как размножается. Во Франкфурте они действительно работали над вакциной, в этом нет сомнений. Только сначала им необходимо было разобраться, против чего именно она будет направлена, изучить нашу природу, наше строение.
– То есть ты предполагаешь, что программа исследований включала в себя не только уничтожение призраков, но и попытки их создания?
– Я предполагаю наличие в человеческом мозге механизма, который в травматической ситуации придает крайне незначительному числу людей способность к внедрению в чужие тела. Если определить суть работы механизма, тип людей, в которых он срабатывает, возможно, удастся его заблокировать. Не исключена вероятность, что подобных нам можно убивать еще до рождения – путем своего рода генетического геноцида. Ничего невозможного я здесь не вижу.
Янус помолчала, потом спросила:
– Но почему Галилео? Почему именно Франкфурт? Почему четверо исследователей мертвы?
Я снова переплела пальцы и прикусила губу.
– Позволь мне задать сначала другой вопрос. Почему все убийства были совершены с особой жестокостью? Ты и я – мы обе заново родились в момент грубого насилия, в результате применения слепой силы. «Милли Вра», «Санта-Роза», массовые убийства, кровь, страх, душевные травмы. Почему? А не потому ли, что один раз в несколько лет Галилео, взглянув в зеркало, вдруг понимает, что на него смотрит лицо, которое не любит само себя? Возможно, он пытается уничтожить изображение в зеркале, и когда он это делает… как раз и создает ту самую ситуацию. Или же он видит в зеркале нечто очень красивое, чему суждено умереть, а Галилео желает, чтобы совершенство длилось вечно. В таком случае и ты, и я, если проявим осторожность, останемся вечными. Вероятно, Галилео стремится порождать новых призраков. Но тогда ему, как и «Водолею», необходимо понимать нас. Эксперименты по созданию вакцины можно проводить до момента осознания работы механизма, но не дальше. И уж, конечно, не до полного успеха в борьбе с нашим существованием. Только до известного предела.
– Это всего лишь твои ни на чем не основанные догадки.
– Точно. Но мы можем добавить к этому еще некоторые весьма вероятные предположения. Если, например, мы будем исходить из того, что Галилео не только известно об исследованиях во Франкфурте, но и что он имеет возможность даже манипулировать ими, то напрашивается вывод: он глубоко внедрился в «Водолей». Стал важным лицом в организации, чья задача – уничтожить его. Вина за серию убийств должна быть возложена на него, но вместо этого они во всем обвиняют меня. Тело, которым мог воспользоваться любой призрак – тело Жозефины, – использовалось мной, но ему мало было заказать мое убийство. Он приказывает расправиться и с ней тоже. Быть может, так он прячет концы в воду. Но возможно и другое. Назовем это ревностью. И кто отправлен на расправу со мной? Мужчина, которого зовут Натан Койл, а у него гораздо больше причин для ненависти к самому Галилео, чем даже для простой неприязни ко мне. И наконец, есть досье Галилео. Оно сплошь состоит из некомпетентности и откровенной лжи. Почти неприкрытой лжи. Так «Водолей» сам защищает наиболее опасного представителя нашего тайного сообщества. Почему?
Подобие смеха сорвалось с губ Янус, и веселья в нем было столько же, сколько в сопении крокодила.
– Потому что в «Водолее» считают, что работают над нашим уничтожением, а Галилео использует их успехи, чтобы нас множить. Потрясающий план! Чудесный!
– Был бы чудесным, – поправила я, – если бы не смерть Жозефины.
Она все еще улыбалась; улыбка застыла на ее лице, холодная и отчужденная, без тени юмора.
