– Где ты научилась так готовить? – спросила я.
– У жены.
– У какой жены?
– У своей жены, – ответила она. – У Полы. Женщины, на которой я была жената.
Часы на камине отсчитывали секунды, а Янус снимала с тарелки остатки картошки и соуса кончиком изуродованного пальца.
– Ты с ней с тех пор встречалась? – спросила я. – Ты виделась с Полой Морган, женщиной, для которой стала мужем?
– Она умерла.
– Умерла?
– Умерла. Майкл Морган выжил, а Пола Морган умерла. Возможно, она не выдержала потери любимого человека и его замены на взрослого ребенка, занявшего привычную оболочку. Или артрит оказался не обычным артритом. Быть может, она просто от всего устала. Вероятно, наелась досыта. Кто может знать реальную причину, когда умирают скромные, незначительные люди?
Палец Янус описал еще один круг по тарелке, собирая последние остатки соуса. Его язык, мелькнувший в открытом рту, показался до странности здоровым, розовым, не тронутым шрамами. Нижняя губа отвисла, оказавшись с одной стороны толще, чем с другой, словно ее погрызла крыса, пока Марсель спал.
– Ты сказала, что часто бывала в больницах.
– Да, так и есть.
– Я разговаривала с Осако в Париже.
– Я любила Осако, – сказала Янус. – У Осако были чуткие пальцы.
– Она упомянула опухоль.
– Да. Это стало проблемой.
– И Майами…
– Мы все время будем разговаривать только о прошлом, Кеплер?
– В Майами у тебя было тело на «Фэйрвью руаяль». Без волос на голове. Я подумала сначала, что это дань моде, но сейчас вспоминаю, что бровей не было тоже. А как насчет Греты? Интересный выбор. Гораздо старше, чем все твои излюбленные Адонисы с круглыми попками, толстый слой косметики, уже очень дряблая плоть…
Янус слизала соус с края тарелки.
– Иногда, – сказала она, – хорошо попробовать немного новизны.
– Янус… – Я отложила вилку в сторону, положила руки на колени. – Ты ни о чем не хочешь мне рассказать?
– Конечно хочу, дорогая, – ответила она. – Дело в том, что я умираю.
– И как тебе это чувство?
– Неплохо. Совсем неплохо. Знаешь, возможно, это лучшее из всего, что я сделала за последнее время.
– Ты уже пыталась. Но никогда не доводила до конца.
Она чуть заметно вздохнула:
– Пока не доводила.
– Опухоль у Осако. Она ведь не просто причиняла неудобство.
– Верно.
– Но ты сбежала. А у мсье Петрэна была такая очаровательная задница. Знаешь, ведь если бы ты захотела сигануть с крыши, то нашла бы человека… Словом, смертельно больного, готового спрыгнуть вниз.
– А ты сама пробовала? Встать на краю. Посмотреть, куда полетишь. Зная, что это пока вовсе не обязательно.
– Я не тороплюсь умирать.
– До поры до времени.
– Мне кажется, что тобой движет какое-то видение, фантазия, а не обязательство.
– Кеплер…
– Меня зовут Самир. – Она тоже принялась вертеть ножку бокала оставшимися пальцами одной руки и большим пальцем другой.
Грета делала то же самое, когда мы ели утку в Монпелье. Мне понадобилось усилие, чтобы не выдать удивления.
– Успела изучить Самира, как обычно? – спросила она.
– Нет, не получилось.
– Странно для «агента по недвижимости». Меня всегда удивляло, зачем ты взялась за такую работу. Ясно, что не ради денег или доступа к плоти. Ты могла все легко заиметь иначе. Что это было? Любопытство?
– Нечто в этом роде. – Мне трудно было отвести взгляд от бокала, продолжавшего вращаться и вращаться между ее пальцами. И я заговорила, чтобы отвлечься: – Легче расположиться в теле, когда знаешь его друзей. Познание всегда должно быть первым шагом при выборе кожи, а мы часто совершаем трагические ошибки, обходясь без него. И возможно… Необходимо своего рода родство с объектом. Например, я решаю стать нейрохирургом. Но мне вовсе не интересно вскрывать людям черепа и рыться в их мозгах. Я не для этого хочу быть нейрохирургом. Мне нужно лишь уважение коллег, любовь студентов, восхищение друзей, знающих, каким сложным делом я занимаюсь. Люблю ли я свою мать? У меня искренняя улыбка или фальшивая? Ношу ли я пурпурные кружевные трусики под моими солидными коричневыми брюками? Я смотрю на людей, как архитектор мог бы рассматривать здание. Вот это – хижина с осыпающимися по краям стенами… А это – дворец, ждущий своего повелителя… Или крохотный коттедж, в котором нет укрытия от озлобленной ненависти и взаимной лжи. Дом с террасами, зажатый между себе подобными. Я смотрю их фильмы, ношу их одежду, нюхаю мыло, которое они предпочитают. Знаешь, есть нечто весьма занятное в том, какое именно мыло выбирает для себя незнакомец. Вот это и есть самое интимное познание. А в нашем положении мы имеем еще и то преимущество, что нам не надо прощать себе прегрешений прошлого – ведь грешили не мы. Нас не ослепляет история жизни, мешающая наслаждаться ее чудесами. «Агент по недвижимости» как раз ищет людей чудесных и цельных, живущих полной жизнью, и если ты поразмыслишь над этим достаточно долго, то, возможно, поймешь, как это здорово. Что ты выбираешь не просто кожу… Не только тело, но личность. От внешности до свойств души.
Бокал вращался в пальцах Янус, но она не сводила взгляда с моего лица. А потом вдруг спросила:
– И ты ни разу не попробовала прожить настоящую жизнь? Десять лет, двадцать? Иметь длительные отношения?
– Мне не хватало терпения.
– Почему?
– Потому что это тяжело.
Молчание. Лишь тикали часы да стучали в окно капли дождя. Потом с ноткой осторожности в голосе она произнесла:
– Кеплер…
– Не называй меня так.
– Но это твое имя.
– Всего лишь название досье, не более того.
– Нет, это ты.
– Я – Самир Шайе.
– Нет. Ты – не он.
– Так сказано в моих водительских правах.
– Нет. Ты – не он. – Она ударила тяжелым мужским кулаком по столу, заставив посуду зазвенеть.
Я успела поймать свой бокал, прежде чем он упал, а потом подняла взгляд и увидела единственный яркий глаз, словно сверливший меня насквозь.
– Кто такой Самир Шайе? – прошипела она. – Какой он? Смешной? Дурашливый, остроумный, великолепный любовник, бальный танцор или приторговывает зельем? Что, черт возьми, Самир Шайе значит для тебя? Как, мать твою, ты смеешь бесчестить его имя, присваивая его себе? Ты – никчемная паразитка, мусор, отброс человечества!
Я держала бокал за самую нижнюю часть ножки, ожидая продолжения. Янус шумно выдохнула и содрогнулась, но вовсе не от усилия. Она прищурила глаз, ухватилась пальцами за край стола, а потом сделала не менее глубокий вдох – долгий и протяжный.
