Это было необычное ощущение. Ни в чем не повинная, я тем не менее находилась в теле, на которое, вероятно, велась охота.
Эта мысль заставила меня улыбнуться, и так, с улыбкой на губах, я и подошла к билетной кассе автовокзала.
За время краткой поездки в Капикуле я насчитала в салоне одиннадцать пассажиров – вполне достаточно, если учесть, что транспортное средство было всего лишь микроавтобусом с бумажным объявлением, прилепленным к лобовому стеклу: КАПИКУЛЕ. ПРИНИМАЕМ ЛЕВЫ И ЛИРЫ. ПРОСЬБА ПЛАТИТЬ БЕЗ СДАЧИ.
Пожилой мужчина и его совсем старая мать, занимавшие сдвоенное сиденье у меня за спиной, непрерывно препирались.
– Но я не хочу, – заявила она.
– Мама… – сказал он.
– Я не хочу, и точка! – повторила старуха.
– Но тебе придется, мама, – возразил мужчина. – Тебе придется. Мы уже все обсудили, и от этого зависит не только твое будущее, но и мое. А потому мы поедем туда. Другого выхода нет, и точка.
Она стояла на своем почти со слезами в голосе:
– Но я не хочу!
Их спор продолжался в том же духе до самой станции, а скорее всего, и потом тоже.
Капикуле был дыра дырой, на самом краю света. Еще недавно я бы постаралась избежать этого местечка, сев на поезд уже в Эдрине. Но времена сейчас настали трудные. Поезда то и дело отменяли из-за нехватки пассажиров, а последних из-за роста безработицы становилось все меньше и меньше.
Двухэтажное здание вокзала, не обладавшее ни малейшими архитектурными достоинствами, изнутри заливало сияние ламп дневного света. В какой-нибудь другой стране его могли бы попытаться превратить в торговый центр, заполненный обреченными на разорение магазинчиками, или же купили бы спекулянты недвижимостью, в надежде затем продать крупной торговой сети типа «Мегамарт». Но здесь не происходило ничего подобного.
Когда я подошла к окошку, кассир сидел, упершись подбородком в ладонь. Козырек его фуражки был глубоко надвинут на лицо, но, увидев на стальной стойке перед собой деньги, он вскинул голову, и я с любопытством подметила, что встретила, должно быть, последнего мужчину в мире, считавшего усики в стиле Гитлера – Чаплина наилучшим украшением на лице.
Я подвинула ближе к нему наличные и свой турецкий паспорт. Он посмотрел на них, как врач смотрит на ампутированную ногу, дожидаясь, не станет ли она снова частью тела.
– Куда? – спросил он.
– В Белград, – ответила я.
Кассир с глубоким вздохом взял деньги, не обратив никакого внимания на паспорт, и этот вздох означал, что он, грубо говоря, понимает свое подчиненное положение. Вы требуете от него чего-то, и он вынужден выполнять требование, хотя, черт побери, более добрый человек отошел бы в сторону, не досаждая ему требованием продать эти треклятые билеты.
– Поезд уходит только вечером, – проворчал он, небрежно подталкивая паспорт с билетом в мою сторону. – Вам придется торчать здесь довольно долго.
– А есть в Капикуле на что посмотреть?
Его взгляд мог бы привести в ужас даже кобру. Я же улыбнулась ему самой обаятельной улыбкой, на какую оказалась способна, вложила билет в паспорт и сказала:
– Ничего. Я где-нибудь прилягу поспать.
– Только не вздумайте спать здесь, – пролаял он. – Инструкцией запрещено лежать на скамьях. Они – собственность вокзала.
– Разумеется. Было бы глупо даже подумать иначе.
Мне не хотелось дожидаться поезда в многолюдном месте. К этому времени полиция уже могла снять отпечатки моих новых пальцев, подобрать волоски, упавшие с головы, или найти еще что-то, о чем я даже не подозревала, чтобы начать поиск. Возможно, они – эти всегда неизвестные, но опасные «они» – даже отсмотрели записи со всех многочисленных камер наблюдения от момента падения Жозефины Цебулы на ступенях станции метро «Таксим» и до самого моего появления на подземной парковке отеля, где убийца оставил взятую напрокат машину. И если эти люди хоть что-то соображали в своем деле, они уже объявили в розыск автомобиль, стоявший сейчас в тени кипарисов напротив фонтана, из чаши которого росли металлические подсолнухи.
А быть может, и нет. Полиция вполне могла зайти в тупик. Кто я такая, чтобы разбираться в подобном?
Я нашла убежище в крохотной часовне из розового камня на речном берегу. Я все еще находилась в Турции, но аккуратные, хоть и пыльные, поля за рекой, со снятым урожаем и вспаханные под новые посевы, принадлежали уже Греции. Я могла оказаться там за минуту. И даже обдумала такой вариант – быстро вскрыть ножом вены на запястьях, после чего удалиться отсюда в теле греческого крестьянина с запахом чеснока изо рта и набившимся в грубые башмаки песком.
Пока я сидела на каменной скамье в самом последнем ряду, ко мне подошел священник с огромной черной бородой. Он обратился ко мне сначала по-гречески, но я никогда не владела этим языком в достаточной степени. Услышав мой акцент, священник удивленно приподнял брови, но перешел на турецкий:
– Эта церковь была заложена самим Константином Первым. Он путешествовал по своей империи и остановился здесь, чтобы испить воды из реки. В ту же ночь во сне ему явилась Пресвятая Дева Мария, омыла ему ноги и руки, а потом смочила губы водой из этого речного потока. Проснувшись, он был так потрясен ночным видением, что приказал построить на этом месте монастырь. И монастырь стал процветать: паломники сходились сюда отовсюду, чтобы тоже омыть ноги и увидеть во сне Богоматерь. Затем явились воины Оттоманской империи и разрушили все, кроме этой часовенки, в которой вы сейчас находитесь. И однажды во время охоты здесь случайно оказался султан Селим Угрюмый. Он прилег вздремнуть на берегу реки, и ему, представьте, приснился такой же сон, что и когда-то Константину. Пробудившись, он омыл руки и ноги, объявил реку священной и приказал считать преступником всякого, кто посмеет нанести ущерб этим древним стенам. Именно он оставил вот это, – святой отец провел рукой вдоль стены, указывая на сильно истершуюся надпись золотой краской, протянувшуюся на три фута вблизи от алтаря. – Рескрипт султана, принятый его властью, который гласит, что любого, покусившегося на эту часовню, мы имеем право привести сюда и показать ему строгий наказ правителя его страны. Так султан спас часовню, вот только паломники больше не приходят.
Я медленно кивала в такт его словам, всем своим видом показывая, что поражена этой историей, мои глаза всматривались то в подпись султана, то в грустную улыбку изображенной выше Девы Марии. Потом я спросила, нельзя ли мне спуститься к реке и проверить, не смоют ли ее воды моих прегрешений.
Глаза попа округлились от ужаса.
– Ни в коем случае! – взволнованно воскликнул он. – Нельзя осквернять грехами священную реку!
Глава 13
Тело Натана Койла.
Побыв в нем некоторое время, я поняла, что он относился к несхожему со мной типу людей. Мышцы рук и спины слишком накачаны в спортзале, гипертрофированно развиты путем бессмысленного поднятия тяжестей, когда наращивание мускулатуры становится самоцелью. Годы занятий бегом укрепили сердечно-сосудистую систему, хотя левое колено слегка ныло от долгой неподвижности, и боль исчезала, если только полностью вытянуть ногу. У меня оказалась дальнозоркость – я обладала отличным дистанционным зрением, зато, чтобы разглядеть близко расположенные вещи, мне приходилось щуриться. При этом в сумке я не нашла ни контактных линз, ни очков. Быть может, он только собирался обратиться к окулисту? Или, пока ему не приходилось защищать себя, он попросту считал это нормой?
