– Пожалуйста, – захлюпала я носом, содрогаясь всем телом. – Пожалуйста, не надо делать больно.
В подобной ситуации можно позволить себе даже обмочиться. Это нормально. Чистая физиология.
Щелчок затвора пистолета раздался у моего виска. Такой конец не входил в мои планы.
Янус.
Тебе нравится то, что ты видишь?
– Галилео.
Слово сорвалось с моих губ легким дуновением в темноте, но в то же мгновение чьи-то руки вцепились мне в горло, приподняв и откинув назад мою голову, и, хотя я не могла его видеть, почувствовала, как тело Койла прижалось к моему, а пальцы впились в меня.
– Что ты сказал? – прошипел он. – Повтори, что ты сказал.
– Отойди от него, – резко распорядился второй мужчина, который был у них главарем и, как я уже знала, собирался меня расстрелять.
– Галилео! – Койл снова сдернул мешок с моей головы, всмотрелся в глаза, встряхнул меня и заорал: – Что ты знаешь о Галилео?
Я ответила ему не менее пристальным взглядом и прошептала – еще одно легкое дуновение ночного ветерка:
– Он жив.
Выстрел в темноте. Всего один разряд пистолета с глушителем. Я дернулась, стараясь понять, куда угодила пуля. Державшая меня рука вдруг исчезла, и я опустилась на колени. То же самое сделал и Койл. Его лицо виднелось в нескольких дюймах от моего, глаза расширились, рот округлился от неожиданности и удивления. Я оглядела себя, но раны не обнаружила. Затем посмотрела на него – на его куртке что-то блеснуло. На самом деле на ней расплывалось темное пятно, но, отразив свет фонарика, оно сверкнуло красной вспышкой.
Под ногами стоявшего позади нас стрелка раздался хруст. Как оказалось, он был один. Они послали его одного, чтобы подстрелить двух птичек.
Он смотрел мимо меня на Койла.
– Извини, – сказал он, поднимая пистолет, – я должен исполнить приказ.
Небо у нас над головами полностью прояснилось, и тот его участок, что был виден из этого пробитого речкой глубокого ущелья, покрылся тысячами звезд. Днем здесь, вероятно, было очень красиво: черные камни, омываемые серебристым потоком воды. Но при свете фонарика, привязанного к глушителю пистолета, это уединенное местечко идеально подходило для убийства.
Койл шевельнулся. Во мраке я не могла разглядеть, как в его руке оказался пистолет, но угадала суть движения, увидела, как луч фонарика вдруг заметался и ушел куда-то в сторону, услышала двойной звук пистолетных выстрелов, на мгновение окрасивших округу в химически желтый цвет, различила удар свинца в тело и в кость человека. Я посмотрела на убийцу. Тот вроде бы снова изготовился для стрельбы, сделал шаг вперед, но оступился на камнях. Сделал еще шаг, вот только ноги уже отказались ему служить. Он упал, раскроив себе череп, а руки бессильно уронил в воду.
Койл тоже повалился навзничь, ударившись о землю сначала грудью, затем лицом, голова его вывернулась набок на скользких от влаги камнях.
Высоко над нами смутно виднелся свет фар микроавтобуса, но оттуда не донеслось ни звука. Никто не услышал выстрелов, никто не поспешил явиться с проверкой.
– Койл! – шепотом окликнула я.
Услышав свое имя, он попытался приподнять голову.
– Освободи мне руки! – Но его голова снова опустилась на камни. – Я могу помочь тебе. Я тебя спасу! Только перережь проволоку!
Совсем по-детски я подползла к нему на коленках, перевернула на спину и снова заметила, как блеснула кровь, продолжавшая сочиться из раны.
– Койл!
Хотя его глаза оставались открытыми, он не отвечал на мой зов. Я склонилась к его лицу. Только тонкая белая линия оставалась открытой вокруг его глаз. Всю остальную кожу покрывали защитные слои из ткани, пластика и клейкой ленты. Но мне было достаточно. Я склонилась еще ниже и поцеловала его прямо в нежную поверхность глаза.
Боль. Я едва не издала крик, но успела подавить его, плотно зажав рот ладонями, вся дрожа и сотрясаясь от боли, пронизавшей тело. Она волнами пробегала по напряженным мышцам шеи, через мой сведенный судорогой живот, опускалась до уровня коленей и терялась где-то в пульсации, ощущавшейся в стопах. А источником боли была пуля. Небольшого калибра, замедленная глушителем при выстреле, но все-таки пуля, засевшая ближе к правому плечу прямо в центре крупного нервного узла, разорвав часть пучка, отчего притупились некоторые другие чувства. Прямо передо мной Самир Шайе покачнулся на коленях, беспомощно моргая ресницами, еще не привыкнув к темноте. Я приподнялась на левом локте и услышала, как кровь бьется в вене у меня за ухом, когда Самир начал причитания с обычным рефреном: «Что, как, где?» – причем его голос постепенно становился все громче от нараставшей паники. Я встала на колени, пошарила в карманах рубашки, брюк, ощупала пояс, пока не нашла нож с небольшим лезвием.
– Подождите, – прошептала я, но мой надтреснутый голос был едва слышен, а Самир уже заметил быстро остывавший труп слева от себя и начал кричать, стенать, издавать жалобные восклицания, неизвестно к кому обращенные и лишенные смысла.
– Подождите, – снова прохрипела я, снимая балахон с прорезями для глаз со своей головы. – Не надо поднимать шум.
Он лихорадочно вдохнул и охнул, когда я приставила нож к его спине, но подавил рвавшийся наружу новый крик. Я подвела лезвие под проволочные путы, связывавшие его руки, и резким движением вверх, от которого сама чуть снова не повалилась наземь, перерезала их. Он упал на четвереньки, весь содрогаясь, а я направила лезвие ему в горло. Он замер, как затаившийся зверек.
– Послушайте, – прошептала я сначала по-арабски, затем по-французски, лишь потом вспомнив, что Самир, каким его изобразила я, не обязательно был реальным Самиром Шайе. – Я быстро истекаю кровью. Прикоснитесь к моей коже.
Страх и недоумение читались в его глазах. Вывернув кисть руки, я чуть надавила на нож, чтобы он слегка царапнул острием его шею.
– Прикоснитесь к моей коже.
Я продолжала держать лезвие у его шеи, когда он склонился и трясущейся рукой провел по моей щеке. В ту же секунду я швырнула нож в темную воду реки и переключилась.
У меня бешено колотилось сердце, брюки намокли от мочи, в глазах стояли горячие слезы, готовые пролиться, но какое же я испытала облегчение! С криком боли Койл вновь распластался на камнях, зажимая пальцами рану. Я вытерла кровь со своих рук и тихо спросила, почти прижавшись к нему, ощущая жар его тела:
– Койл! У вас есть аптечка или какие-нибудь медикаменты?
– В микроавтобусе, – ответил он. – Все в микроавтобусе.
– Далеко мы от города?
– В четырех милях. Нет, скорее в пяти. В пяти! – Его лицо исказилось, ноги начали пинать пустоту, а тело извивалось подо мной. Так извиваются люди, стремящиеся избавиться от страха или напоминающие самим себе, что у них остались участки тела, где нет боли. Он делал и то и другое.
