– Ему нечего мне сообщить.
– Скажи мне, кто он.
– А как ты думаешь?
– Хочу, чтобы ты назвала его.
Я пожала плечами:
– Галилео Галилей был блестящим ученым. Даже обидно, что вы дали такое имя этой твари.
– Все, что мы когда-либо делали, – это стремились остановить его.
Я попыталась улыбнуться, хотя он все еще не мог разглядеть выражение моего лица, и постаралась придать голосу хотя бы отчасти уверенное звучание:
– Скажи, у тебя нет ощущения, что ты теряешь время?
Он не ответил.
– Конечно, есть, – вздохнула я. – Все ощущают нечто подобное. В два часа дня ты садишься почитать книгу и не успеваешь оглянуться, как уже пять вечера, а ты одолел всего две страницы. Вероятно, тебе случалось идти домой по знакомым улицам, терять концентрацию внимания, а потом, придя в себя, обнаруживать, что ты уже на месте, вот только времени прошло слишком много и уже гораздо позже, чем ты рассчитывал. В списке твоего мобильника значится звонок, а ты не помнишь, как его делал. Вполне возможно, объясняешь ты себе, что номер набрался случайно, когда ты прижался карманом, где лежал телефон, к обеденному столу. Или оказываешься в приемной, где лежат журналы трехлетней давности. Тебе вроде бы наплевать на это, но боже мой! Прошло столько времени, а ты не понимаешь, куда оно делось. Нам и требуется-то всего несколько секунд. Заставить передать свой бумажник какой-то незнакомой женщине. Поцеловать незнакомца, позвонить куда-то, плюнуть в лицо человеку, которого любишь, ударить полицейского, толкнуть пассажира на рельсы перед самым прибытием поезда. Отдать приказ голосом, известным всем своей властностью: Натан Койл должен умереть. Я способна изменить твою жизнь за десять секунд. А когда закончу, ты, представ перед судом своих соратников, сможешь сказать только: «Даже не знаю, как это со мной случилось». Так что скажите мне, мистер Натан Койл, вы теряли счет времени?
В микроавтобусе, как прежде в телефоне, воцарилось молчание.
– Я так и думала.
…В городе Кавальер («ЖИВИТЕ ПРОШЛЫМ!» Офис туристической информации открыт с десяти утра до трех дня, с понедельника по четверг. Соблюдается сиеста.) на плане, прикрепленном к выложенной из бежевого кирпича стене церкви, обозначена небольшая клиника. Дверь, ведущая в нее, практически не отличается от дверей небольших домов, расположенных вдоль узкой улочки. Ее выделяет лишь небольшое объявление рядом со звонком, которое просит пациентов не курить на ступенях.
Я неуклюже припарковалась чуть ли не посреди улицы, не глуша мотор, и пробралась мимо двух сидений назад. Койл все еще находился в сознании, все еще дышал, хотя глаза у него покраснели, а пальцы скрючились, как когти хищной птицы.
– Как ты? Держишься? – спросила я.
– А ты не видишь?
– Я задала вопрос просто из приличия. Помни, что не я в тебя стреляла. Помни, что приказ тебя убить отдали твои же коллеги.
– Зачем?
– Зачем помнить или зачем они отдали такой приказ?
– Меня интересует и то и другое.
– Мог бы и сам догадаться, – сказала я, перенося вес тела вперед и удобно пристраивая руки на коленях. – Не говоря уж о том, что ты скомпрометирован общением с личностью, проходящей под кодовым именем «Кеплер», ты вообще превратился для них в источник головной боли. Ты одержим Галилео. Провалил задание. И к тому же ознакомился с досье, которое, возможно, не предназначалось для твоих глаз. Вопреки моему очень разумному совету, ты наверняка начал задавать вопросы. Например: «Для чего понадобилось убивать Жозефину?» Или: «Бывал ли Галилео во Франкфурте?» И еще: «Когда вы говорите о программе вакцинации, что конкретно имеется в виду? Каковы ее параметры?» Или… Что-то в таком роде. Я ошибаюсь?
Он не ответил, стало быть, я не ошибалась.
– Почему твои же друзья решили тебя убить? Это еще более простой вопрос. Был отдан приказ. Звонком по телефону или письмом по электронной почте. И тот, кто отдал приказ, знал все пароли, обладал авторитетом и властью, чтобы отдать такой приказ. Разумеется, вы приняли меры предосторожности против нежелательного проникновения. Нужно соблюдать определенный протокол, чтобы избежать случайностей. Но только эти протоколы хороши, пока ими не злоупотребляет тот, кто их и создал. А разве можно знать точно, кем сейчас отдаются распоряжения?
– Ты считаешь… он проник в «Водолей»?
– Да.
– На самый верх?
– Да.
– Каким образом?
– У него было достаточно времени.
– Но зачем? – Сейчас он боролся не только с болью, старался заглушить ощущения, неподвластные даже морфию. – Зачем?
– Потому что вы ему полезны. Потому что если бы я захотела изучить призраков – глубоко изучить, выяснить, как и чем они живут, то я, вероятно, тоже создала бы организацию, подобную «Водолею». Держи своих врагов поближе к себе, как гласит старинная мудрость.
Он ничего не ответил, избегая встречаться со мной взглядом. Его дыхание еще более участилось, хотя каждый вдох давался с трудом. Кожа его блестела от выступившего на ней холодного пота.
– Ты все еще теряешь кровь.
Ответа не последовало.
– Я могу тебе помочь, но сначала тебе придется кое-что сделать со мной.
– Что именно?
– Мне нужно, чтобы ты привязал меня к сиденью и наставил на меня пистолет.
Его рот сначала округлился от удивления, а потом челюсть и вовсе отвисла, когда он все понял.
– Ты по-прежнему хочешь меня убить? – спросила я.
На его лице промелькнула улыбка, которая на самом деле улыбкой не была.
– Да.
– Ты считаешь это хорошей идеей?
– Да.
– А сам ты жить хочешь?
Кажется, на этот вопрос ответа у него не нашлось. Я кивнула, не вложив в это движение определенного смысла, и протянула в его сторону свои обнаженные замерзшие руки, чтобы привлечь к себе полное внимание. Он не двигался, пальцами по-прежнему держась за рану, а голову склонив чуть набок.
– Галилео отдал приказ убить тебя, – тихо сказала я, – и в «Водолее» подчинились приказу. Мне теперь все это интересно не меньше, чем тебе. Но мы не установим истину, позволив тебе истечь кровью здесь и сейчас. А потому другого выхода нет.
Он приподнялся на локте.
– Свяжи себя проволокой сама. И отдай мне пистолет, – прохрипел он.
Я решилась не сразу, но потом все же отдала пистолет. Его палец сразу лег на спуск. Он орудовал пистолетом легко, как дирижер палочкой, оценивая его вес, обдумывая открывшиеся возможности. Осмотрев оружие, он опустил руку вдоль тела. Я же в этот момент примотала себя за кисти к крюку над дверью пассажирского сиденья, затянула проволоку зубами, пока она глубоко не врезалась в кожу, но на всякий случай подтянула путы еще сильнее. Сама по себе высота микроавтобуса создавала дополнительные неудобства. Я не могла ни выпрямиться во весь рост, ни оставаться сидеть, а балансировала в воздухе с подогнутыми коленями и задранными вверх руками, болтаясь, как старое пальто на вешалке.
