– Ощущаешь жжение?
– Нет.
– А боль?
– Терпимая. Зато у тебя холодные пальцы.
– У меня не все в порядке с кровообращением. Давай переодевайся. – Я через голову надела на него футболку, помогла поочередно просунуть руки в рукава, заправила нижнюю часть в брюки. Он сидел, наблюдая за моими действиями, неподвижно и прямо, дыхание его стало ровным. Когда же я пальцами прикоснулась к шраму на его животе, он не поморщился, но напрягся всем телом, его мышцы свело подобием судороги.
– Как размер? Подходящий?
– Да, в самый раз.
– Я тебе и джемпер купила. Он может расползтись при первой же стирке, но пока выглядит теплым и чистым.
– Спасибо.
– Не за что.
– С чего такая забота?
Я вздохнула и отвернулась.
– Ты испачкал кровью чехол на сиденье, – пробормотала я. – А пятна крови сложно вывести.
Перекрестки стали для нас замкáми, к которым имелся только один ключ – терпение, поскольку казалось, что все водители решили одновременно отправиться в центр Лиона. По односторонней улице я выехала к реке, где горячая городская молодежь освежалась под звуки «техно» девяностых годов и мощные басы мелодий двухтысячных. Нарушив все правила, я припарковалась перед серым каменным зданием церкви, из-под колоннады которой Дева Мария печально взирала вниз на пеструю толпу, и сказала:
– Мы не можем больше пользоваться этой машиной.
– Почему?
– Ирэна уже отсутствует гораздо дольше восьми часов. Если сегодня у нее тоже ночная смена, то она началась некоторое время назад. Последним человеком, в кого я внедрялась, был Макс, брошенный мною на сервисной станции…
– Думаешь, в «Водолее» сообразят, кем ты стала?
– Ты знаешь их лучше. Вот и скажи: ты бы догадался?
– Да. Вероятно, сумел бы.
– А потому и нужно избавиться от машины. С этого момента нам подходит только общественный транспорт. Если доберемся до Испании или даже до Гибралтара, не пустив по следу погоню, это сильно облегчит нам жизнь. Но сейчас я хочу выпить.
– Выпить?
– Ты можешь ходить?
– А ты считаешь, сейчас подходящее время для выпивки?
– Как нельзя более, – ответила я, открывая дверь автомобиля. – Я леди из числа любительниц текилы.
И я заказала себе текилу. Койл ограничился апельсиновым соком.
Во Франции апельсиновый сок означает слабо газированный приторно-оранжевый напиток из круглой бутылочки. Мы сидели за стойкой бара, окруженные плоскими экранами телевизоров, по которым показывали футбол и мотокросс. Но публику интересовал лишь матч. Судя по возгласам, играла местная команда, и дела у нее обстояли не слишком хорошо. Койл сильно потел, сжимая в одной руке бумажную салфетку и порой закусывая нижнюю губу.
– С вами все хорошо? – спросил бармен.
За него ответила я:
– Он вывихнул лодыжку.
– Тогда вам лучше обратиться к врачу. Порой такие вывихи приводят к куда более серьезным последствиям, чем можно себе представить.
– Да, вы правы. Налейте еще текилы.
Его глаза излучали скептицизм, но чисто экономические соображения приводили руки в движение, когда он наполнял новый стакан. В этот момент забили гол, и у нас за спинами раздался дружный разочарованный вздох.
– А ты не слишком налегаешь на спиртное? – усмехнулся Койл под звон разбивавшихся сердец футбольных болельщиков и шипение крана, извергавшего свежее пиво.
– Открою тебе важный секрет. Гораздо легче отвлечь внимание посторонних от использованного тела, если это тело обнаруживается приходящим в себя после воздействия наркотиков, алкоголя или в ином, несвойственном ему обычно состоянии.
– Ты собираешься переместиться?
Я сделала еще один большой глоток, почувствовала соль на языке, ожог от крепкого напитка и чуть не крякнула от удовольствия.
– Есть досье. Я сумела похитить архивы «Водолея» через Берлин.
– Ты мне сказала об этом.
– А ты поставил в известность «Водолей»?
– Да. И мы… То есть они… Тебя опасаются.
– Мне показалось, они так и не поняли, что это я была у Янус?
– Нет.
– А ты почему там оказался?
– Это же моя работа, – ответил он. – То, чем я занимаюсь.
Я сделала еще глоток и отставила пустой стакан в сторону.
– Хотя нет, все получилось иначе. – Он говорил словно сам с собой, а я лишь как бы случайно слышала его слова. – Я стал расспрашивать о Галилео, и меня перевели на службу в Париж. Тогда я решил… Я подумал… Впрочем, я еще ни о чем не думал. Просто делал свою работу, как и сказал в ответ на твой вопрос.
У меня были крепкие и острые ногти, которые стали выстукивать дробь по стойке бара.
– Я не собираюсь помогать тебе вредить им, – выдохнул он. – Не пойду против «Водолея», чего бы они ни натворили. Даже если они сами наломали дров. Ты мне не друг. Все сводится к Галилео, и ни к кому другому.
– Я понимаю.
Из телевизора донесся рев стадиона, в баре раздались проклятия болельщиков, разочарованных исходом матча. Я провела пальцем по ободку стакана, но извлечь из него приятный легкий гул не удалось.
Потом Койл сказал:
– Нью-Йорк. Есть… спонсор из Нью-Йорка. После Берлина, когда ты показала мне фото из досье, я хотел побеседовать с ним, но «Водолей» запретил общение. Они сказали, что ты солгала про Галилео. Якобы тебе только это и нужно – устроить полнейший хаос. Ты уложила Элис в больницу. Слышала об этом?
– Она была в синяках и ссадинах, но могла без труда ходить, когда я оставила ее. Остальное из области чистой психологии, и здесь нет моей вины.
– Тебе на нее наплевать?
– В данный момент ее судьба действительно меня мало заботит.
Он потягивал сок так, словно пил виски. Так льют бальзам на раны – старые и свежие, – причиняющие боль.
– Я знаю, что они меня обманывали. Ты, конечно, дрянь, но не лгунья. Должно быть, мне следует поблагодарить тебя за это.
– Напейся.
– Спонсор, – сделал он новый заход. – Есть спонсор в Нью-Йорке.
– Что именно он спонсирует?
– Нас. «Водолей». Наши подразделения находятся в разных местах и отделены друг от друга. Если в одно проникнет враг, остальные не должны подвергаться опасности, но должен существовать главный орган управления, те, кто наблюдает за картиной в целом. Мы неплохие люди. Никогда не причиняем вреда своим. И если был отдан приказ… Если Галилео защищают… Спонсор точно знает причину.
