– С тобой все в порядке?
Он чуть повернулся, чтобы посмотреть на меня, но увидел перед собой лишь униформу стюардессы, маленькую пилотку у нее на голове, ярко накрашенные губы. Потом он все же ответил:
– Все хорошо. Мне… – Он вдруг чего-то испугался и взглянул на меня внимательнее: – Ты – это ты?
Я подала ему руку, чтобы помочь подняться.
– Что-то мне стало совсем скверно. Думаю, ты должна знать об этом.
– Ничего. Скоро я доставлю тебя в какое-нибудь безопасное место.
– Почему ты не отправишься туда одна?
– По одной простой причине: чем меньшим количеством тел я воспользуюсь, тем меньше наслежу, что облегчит мне задачу защитить тебя.
– Ты меня защищаешь?
– Да, – ответила я, плотнее сжимая его холодную руку, – но, бог свидетель, делаю это не ради твоей шелковистой кожи.
Койл не лукавил. Я чувствовала себя намного, намного хуже. Пальцы у меня совершенно заледенели, я с трудом добралась до своего места в поезде. В желудке ощущались жжение и пустота, рана пульсировала в каком-то своем ритме, несовместимом с биением сердца. Пошатываясь, я зашла в туалет из нержавеющей стали в покрытом ржавчиной старом вагоне и, пока он с грохотом и враскачку двигался на север, стянула с себя футболку, чтобы проверить состояние повязки. Бинты оказались достаточно чистыми, но стоило мне ощупать края раны, как боль пронзила меня до самого позвоночника, и я отдернула руку.
А потом:
– Привет! – Я сунула в кулак Койлу, стоявшему передо мной на нетвердых ногах, ключ от номера. – Ты живешь на последнем этаже. Воспользуйся лифтом. Я поселила нас с тобой на одну ночь.
Он удивленно моргал, глядя на меня, сидевшую за стойкой регистрации гостиницы, опустил взгляд на ключ в своей руке, но не сказал ни слова, а сразу же медленно, подволакивая ступни, направился к покрытым медью дверям лифтов. Я дождалась, пока он скрылся, потом вызвала коридорного и вместе с ним направилась следом.
Отель оказался роскошным. Намного лучше тех, к каким я начала привыкать в последнее время. В номере стояла покрытая кожаным матрацем кровать, удобные кресла. Ванная блестела отполированным хромом. Окна закрывали плотные тройные шторы, а экран телевизора был размером с бок разжиревшего бегемота. Когда я вошла, не неся в руках никакого багажа, Койл уже улегся на постель, свесив ноги с ее края, обхватив руками грудную клетку.
– Койл!
Он приоткрыл глаза и посмотрел на меня.
– С тобой все будет хорошо. Я сейчас пойду на улицу, найду тело побогаче и принесу тебе еще болеутоляющих и свежие бинты.
– Кто ты на этот раз?
– Понятия не имею. Но я принесу тебе все необходимое.
– Я еще никогда не получал огнестрельных ранений.
– Зато я получала. Знаю, каково это. Но ты поправишься.
– Ты не можешь быть в этом уверена. Ты не задержишься здесь достаточно долго, чтобы лично в этом убедиться.
– Я скоро вернусь.
– И кем ты станешь, когда вернешься?
– Кем-то другим. Кем-то новым. Но останусь собой.
Я взяла ключ от номера, положила его в кадку с каким-то южным растением, стоявшую рядом с лифтами, и спустилась в вестибюль.
Обменявшись рукопожатием с первым же вышедшим из гостиничного ресторана мужчиной и сунув в руку коридорному, приходившему в себя от шока, десять долларов чаевых, вежливо поблагодарила его за помощь и направилась прямиком на улицы Нью-Йорка.
Холод набрасывается здесь, как голодная собака на кость. Не давая коже приезжего постепенно привыкнуть к стрессу, зима на Манхэттене проникает прямо в сердце, и человеку, захваченному врасплох, начинает казаться, словно он замерзает изнутри, хотя это, конечно же, полная ерунда. Сильный ветер со стороны реки носится вдоль улиц, обгоняя в пути даже самых лихих таксистов, свистит вокруг стен небоскребов, норовит снести тебя в сторону на каждом перекрестке, вырывает из рук газеты, хватает за волосы. И аптекам в Нью-Йорке так же далеко до подобных заведений Франции, как промороженной Аляске до пляжей Гавайских островов. Куда-то пропала больничная чистота, длинные стойки и аккуратно заставленные лекарствами полки. Все кругом скрыто под многочисленными рекламными плакатами, объявлениями о скидках и призывами покупать именно этот лосьон для роста волос, именно этот крем для загара, потому что он и только он откроет вам путь к подлинному сексуальному удовлетворению. Протиснувшись сквозь хаотичный развал шампуней и станков для бритья, пилочек для ногтей и прочей дребедени, я оказываюсь перед кассой, где взгляд провизорши спешит сообщить тебе: если ты не в состоянии купить нужное лекарство, то, скорее всего, болезнь твоя неизлечима.
Я покупаю бинты, болеутоляющие средства и полный набор для дорожной аптечки. Меня так и тянет прыгнуть в продавщицу и на всякий случай набить себе карманы самыми дорогими антибиотиками. Но, в отличие от Койла, мое временное тело не станет покорно дожидаться, пока я буду рыться в шкафах и ящиках, а потому следует проявить терпение и не совершать переходов без крайней необходимости.
Я пытаюсь трусцой пробежаться по улицам Манхэттена, но моя грузная фигура и больные колени не позволяют такой роскоши, и я всего лишь максимально быстрым шагом, с раскрасневшимся лицом и резью в легких добираюсь до своего отеля.
Я нахожу ключ от номера Койла в том месте, где его оставила, стряхиваю налипшую землю и отпираю замок.
Койл по-прежнему лежит на кровати, натянув одеяло до подбородка, но все равно дрожа всем телом. Я осторожно притрагиваюсь к его ноге и шепчу:
– Койл!
Его глаза медленно открываются, растерянность уступает место страху при виде незнакомого лица.
– Кеплер? – Его голос тих, язык еле ворочается.
– Я принесла тебе лекарства. Воды дать?
– Да… Пожалуйста.
В ванной я наливаю воду из крана в пластмассовый стаканчик, а потом поддерживаю его голову, которую он приподнимает, чтобы напиться.
– Глотками, мелкими глотками, не надо торопиться, – бормочу я. – Теперь нужно осмотреть твою повязку, – говорю я, дав ему утолить жажду.
– Делай все, что сочтешь нужным, – отвечает он.
Беспокойная выдалась ночь. Койл спал, закутанный во все покрывала, какие только нашлись в номере. Я просидела в кресле напротив него, не сомкнув глаз. Наблюдала. Иногда он просыпался, я давала ему воды и очередную порцию болеутоляющего, плотнее укрывала и ждала, когда он снова заснет. Временами он начинал чуть слышно бредить, шептать о том, что совершил когда-то, оживляя в памяти какие-то свои сожаления. Я продолжала сидеть, обхватив голову руками, но не включала телевизор, не читала, а только слушала и ждала.
Мне уже трудно было вспомнить, когда я в последний раз спала сама. Приходилось напрягать память, где я тогда находилась и как туда попала. Номер гостиницы в Братиславе, или в Белграде, или в Берлине, а я была… мужчиной, который любил… женщиной, сказавшей… кем-то еще.
