— Внесем, когда сделаем на нее досье, — сказала Пеппер. — Для этого Фейсбук не нужен. В чем дело, Майкл? Чего ты так сохнешь по этой девице?
— Кто? Я? Сохну? Не сохну я, Пеппер. Что за словечко вообще, «сохну»? Мужики не «сохнут». «Сохнут» только женщины.
— Майкл, ты от нее просто в осадок выпал. Что такого в ней особенного?
— Ничего, — поспешно ответил я. — Я не говорил, что она особенная.
— Тогда почему ты краснеешь?
— Я не краснею. Жарко тут…
Пеппер склонилась надо мной и обеими руками схватила меня за плечи.
— Говори правду. Между тобой и этой девицей точно ничего нет?
Я оттолкнул ее руки:
— Каким, интересно, образом? Она и в школе-то сего пару дней. Я ее совсем не знаю.
Мне отчаянно захотелось сменить тему.
— Что мы делаем сегодня?
Она все еще сжимала кулаки, готовая затеять драку. Говорю же, она очень серьезно относится к своему «рыжему» статусу. Я всегда знаю, когда она в бешенстве: у нее сразу темнеют веснушки.
— По-моему, просматриваем старые ежегодники, — сказала она.
Напротив библиотеки мы обнаружили чулан, загроможденный старыми ежегодниками от пола до потолка. А поскольку нынешний ежегодник должен был стать юбилейным, сотым по счету, мы с Пеппер решили, что было бы действительно круто разместить в блоге некоторые из старых фотографий. И, может быть, опубликовать несколько страниц из старых ежегодников со всеми этими ребятами, такими странными и взрослыми в своих нелепых старомодных костюмах.
— Давай-ка просмотрим их, — сказал я. Я закрыл Фейсбук, вскочил, обнял Пеппер рукой за плечи, и вместе мы отправились к чулану за ежегодниками.
* * *
— Я чихнул раз двенадцать, — сказал я. — Мы с Пеппер вели счет. Думал, лопнет башка. БАЦ! Как воздушный шарик.
— И весь ветер улетучится, — вставил папа и засмеялся.
— Не смешно, Митчелл, — с укором произнесла мама.
— Я понял. Ты считаешь, что у меня ветер в голове. — Я бросил вилку на стол. — Смешно.
— У Майкла, очевидно, тяжелая аллергия на пыль, — продолжала мама. — Наверное, ему следует показаться аллергологу. — Мама готова обращаться к врачам по любому поводу. Когда я был маленький, она тащила меня к докторам, если мои молочные зубы выпадали на несколько недель позже обычного.
Папа проглотил кусок лососины.
— Вести его к врачу из-за того, что он чихнул пару раз? Тут уж сразу звонить в службу спасения! — Папа умеет блеснуть остроумием, особенно по поводу маминых треволнений. Он не прочь устроить ей нелегкую жизнь. Она же благополучно пропускает его подначки мимо ушей. У нее золотой характер.
Мы как раз заканчивали ужин. Лососина, запеченная с лингуини, мое любимое блюдо из-за расплавленного сыра. И я рассказывал им, как мы рылись в чулане, рассчитывая посмотреть старые книги. Но тут на меня напал нещадный чих, я поднял ногами пылевую бурю, после чего Пеппер пришлось вызволять меня из чулана и ждать, пока я не прочихаюсь.
Папа возвел очи горе.
— В следующий раз бери «Клинекс», — посоветовал он и подцепил вилкой еще лингуини.
— Так что насчет старых ежегодников? — осведомилась мама, протягивая мне миску со стручковой фасолью. — Ты просто решил бросить эту идею?
Я отмахнулся от миски. Мама знает, что я не выношу стручковой фасоли, но никогда не сдается.
— Мы с Пеппер вытащили их целую кучу и отнесли в наш кабинет. Она собирается вытрясти из них пыль. Почистить, знаешь, так хорошенько. И мы попробуем еще раз. А пыль, в основном, была в чулане, так что…
В дверь позвонили.
Родители оглянулись в сторону гостиной. Я вскочил.
— Это Пеппер, — сказал я. — Мы сегодня хотели вместе позаниматься.
Я вытер салфеткой губы и подбородок, отодвинул стул от стола и поспешил к дверям.
В дверь позвонили снова.
Я распахнул ее — и обомлел.
— Лиззи? А ты-то как здесь?
13
Стоя в дверях, я поежился от нежданного холода. Бледный месяц плыл в вечернем небе между занавесями облаков. Свет фонаря над крыльцом выхватывал из темноты крупные хлопья снега, сыпавшего на землю. Его навалило уже не менее, чем на фут.
На Лиззи были та же свободная шапочка, в которой я ее видел в школе, короткая курточка, расстегнутая на груди и открывавшая темный свитер, а также джинсы. На снегу я увидел ее следы, тянущиеся цепочкой через передний двор. Она была в кроссовках, не в сапожках.
— Майкл, ты, конечно, не поверишь, но я опять потерялась. — На лице у нее была виноватая улыбка. Виноватая, или лукавая? Ее глаза смотрели на меня, так словно умоляли о чем-то. Вот только о чем?
Я шагнул на крыльцо.
— Лиззи… — Порыв ветра швырнул мокрый снег мне в лицо. — Откуда ты узнала, где я живу?
Она лишь пожала плечами в ответ, а странная улыбка с чертовщинкой так и застыла на ее лице.
— Это Пеппер? Почему она не заходит? — крикнула из столовой мама.
Я отошел назад и широко распахнул дверь.
— Входи. Ты, верно, замерзла.
Лиззи потопталась на половичке с надписью «МИЛОСТИ ПРОСИМ!», отряхивая снег с подошв, после чего последовала за мною в дом.
— Брррр! — Она встряхнулась всем телом, как делают собаки, когда намокнут. — Нужно раздобыть хотя бы завалящие сапоги. Мои кроссовки промокли насквозь.
Плечи ее курточки покрывал снег, а на спине расплывалось мокрое пятно. Ткань явно не была непромокаемой. Лиззи сняла шапочку и распустила свои густые черные локоны по плечам.
— Т-ты опять заблудилась? — пробормотал я.
Она кивнула.
— Не туда свернула. Я…
В гостиной появилась мама. Ее глаза широко раскрылись, когда она обнаружила, что наша гостья — не Пеппер.
— Ой. Здравствуйте.
— Мам, это Лиззи, — сказал я.
Мама кивнула:
— Очень приятно.
— Она новенькая в Шейдисайде и постоянно теряется, — сообщил я.
Лиззи поежилась.
— Извините. Я замерзла. Аж зубы стучат.
— Давайте-ка снимем мокрую куртку, — сказала мама. Она подошла и помогла Лиззи избавиться от той. — Проходите в столовую, согрейтесь.
Лиззи смутилась.
— Вы уверены? Мне бы не хотелось прерывать ваш ужин. Я просто сбилась с пути и…
— Входи-входи, — перебила мама. Курточку она отдала мне. — Ступай, повесь в шкаф. Там быстрее высохнет.
К тому времени, как я вернулся с этого ответственного задания, Лиззи уже познакомилась с моим папой и заняла место за столом подле моего. Она встретила меня сияющей улыбкой.
