– А упыря, значит, можно с двух ударов? – ехидно спросил Аким. – Вона топор в колоде торчит. Полюбуйся.
Тысячник, в подчинении которого были сотни медведевской дружины, развернулся к столбу, рядом с которым лежала пилёная колода. На колоде воткнутый углом торчал топор замятым лезвием вверх. Легко выдернув железку из колоды, тысячник молча осмотрел исковерканный металл и покачал головой.
– И где же молодец этот? Очень мне на него посмотреть хочется.
– Так послали уже, Савва Панкратьич.
Когда гости вышли из сарая, туда сразу же зашли трое воинов и принялись составлять опись разбойников, сверяясь с розыскными листами. За прошедшие дни жители деревни съездили к бывшему лагерю и вывезли всё, что можно было вывезти и представляло хотя бы гипотетическую ценность, а кроме того, прихватили все найденные тела вместе с колдуньей.
Когда Горыня пришёл на площадь, с телами почти покончили и разбирались с горой барахла и деньгами в трёх окованных железом дубовых сундуках. Монеты, оказавшиеся в основном платиновыми гривнами, уже разложили по кучкам, и сейчас тысячник и староста громко обсуждали долю веси в добытых богатствах. Оба спорщика вспоминали какие-то указы и уряды, переходя временами на личности, но было заметно, что торг доставляет обоим настоящее удовольствие.
Никифор, подошедший чуть раньше, в празднике не участвовал, а сидел в тени под раскидистой вишней и спокойно смотрел на суетящихся вокруг деревенских жителей и воинов князя. К нему и подсел Горыня.
– Это надолго? – Он кивнул в сторону спорщиков.
– Нет. Всё уже решено Родовой Правдой. Тебе треть от казны да всё оружие, что с бандитов добыл. Да рухлядью мягкой половина. За Чёрного тебе по листу розыскному десять гривен да за ведьму двадцать. А остальные по гривне – всего сорок пять. Ещё за упыря двадцать гривен, но из них половину общине. Оружие у тебя выкупят ещё за сто гривен, хоть и дёшево, но не торгуйся. Этот прибыток дружине пойдёт. Да не в казну, а в братину
[12].
– Да не нужны мне эти железки. – Горыня вздохнул.
– Да уж, конечно. – Волхв усмехнулся. – Купно с частью казны у тебя тысяча триста гривен, или сто тридцать тысяч рублей. Таких богатеев в нашем уезде всего трое. Князь, братья Шуйкины да Антип Горлов…
Разговор прервал молодой княжич, встав перед Горыней и лениво хлопая по сапогу тонкой нагайкой.
– Так ты тот самый воин?
Горыня встал.
– Если речь о банде и упыре, то да.
– Обращайся ко мне князь, холоп!
Горыня в ответ глянул на Никифора и, увидев, как тот едва заметно отрицательно качнул головой, снова посмотрел на боярина.
– Князь у веси Медведев, да и тому я присягу не давал. И не холоп я тебе. Звать меня Горыня, хочешь поговорить, обращайся нормально.
– Да я… – Афанасий Медведев вскинул хлыст, и на подставленной руке Горыни заалела кровавая полоса. И в ту же секунду в лоб княжичу упёрся шестигранный ствол револьвера.
– Назови хотя бы одну причину, почему бы мне не пробить тебе башку. – Горыня холодно посмотрел ему в глаза и большим пальцем медленно взвёл курок.
Те воины, которые стояли рядом, двинулись было на помощь, но остановились, глядя в зрачок другого револьвера.
– Охолони. – Тысячник, ничуть не смущаясь направленного на него револьвера, подошёл и руками опустил стволы к земле. – Княжич, конечно, не прав, но и тыкать в него оружием не след. Посиди-ка отдохни.
С этими словами Савва отвёл сына князя в сторону.
– Говорил мне твой отец, что умишка ты не нажил, но вот совсем дураком не казался. – Тысячник, воевавший с князем ещё на порубежье, вздохнул. – Ты видел, как он вынимал скорострел? И я не видел. Только мелькнула рука и всё. А я много чего повидал. Такой воин десятка дружинного стоит, и я разменяю любой из них на этого Горыню. Ты перед ним стелиться должен, как батюшка твой перед воями Перуновой сотни. Знаешь, что государь наш, Михаил Елисееич сам подносит чарку воям, что отличились в бою? Сам подносит и зазорным не считает. Потому как они в землю ложатся за Русь. А ты его холопом кличешь. Ну, не стал он перед тобой шапку ломать. Да и не должен, по правде-то. А теперь что? Обиду ты ему нанёс кровную. За такое не деньгами берут – кровью.
– Ништо. – Всё еще бледный от злости на собственный страх княжич скривил тонкие губы в усмешке. – Золотой кину – утрётся и благодарить будет.
– Дурак ты, княжич. Так я батюшке нашему и доложу. Дурак, мол, сын твой родный. Дурак и к воинской службе негодный. Тот, кто в одиночку взял банду из трёх десятков лихих людишек, не деньгам счёт ведёт. У него свой счёт. Они вместе с Марой наособицу считают. Давай, иди, сунь ему золото. Посмотрю я на то, что он тебе скажет. Говорю тебе, если есть у тебя хоть что-то в голове, поди и повинись перед ним. Повинись и проси его быть тебе наставником. Коли согласится – значит, тебя Род-батюшка в лоб при рождении поцеловал. А не согласится, тоже невелика беда. Хоть зла не затаит.
– Да я…
– Ты, ты. – Савва устало кивнул. – Делай, как знаешь, а я без этого Горыни в обратный путь не двинусь. Буду жить тут хоть год, хоть два, но к себе в сотню переманю. – С этими словами тысячник двинулся наводить порядок в приданом подразделении, а княжич, послонявшись по площади, плюнул на всё и пошёл к старосте за стол.
Когда всё, что нужно было увезти, улеглось на повозках, воины пошли в баню, а тысячник, побродив по деревне, подошёл к Горыниному дому.
– Проходи, не стой. – Хозяин дома, коловший дрова, качнул головой на скамейку. – Садись, сейчас баню догрею, и пойдём попаримся.
Через час, вдоволь напарившись в выскобленной до белого цвета бане, они сидели в полотняных рубахах и пили клюквенную настойку, закусывая жареным мясом и соленостями.
– Да, а баня у тебя просто царская. – Тысячник покачал головой. – Чисто, аж входить боязно.
– Так грязная баня – это же вообще глупость. – Горыня усмехнулся и разлил по новой. – А я всё жду, когда ты меня сватать начнёшь. Ведь не в баньке попариться пришёл?
– В такой баньке попариться – праздник, но ты прав, Горыня. Нужда у меня до тебя есть. – Савва бодро дохрустел яблоком и, вытерев распаренное и мокрое от пота лицо рушником, продолжил: – Дела у нас нынче такие. На западной границе собирает войска король Сигизмунд. В помощь ему уже идут войска короля Наполеона Второго и других прочих. И придут они, как сам понимаешь, не подарки раздавать. Государь собирает армию, и князь Багратион назначен командующим армии, которая будет закрывать юго-запад. А там Аустрия да оттоманы. Так что вся турецкая орда, аустрийцы да италийцы – все будут наши. Хан польский по слухам призвал в армию больше трёх сотен кромешников…
– Это ещё кто?
