Но какое бы значение ни имела столица, Константин V не впадал в заблуждение, как некоторые из последующих императоров, и не считал, что она единственно важна. Как и его предшественники, он постоянно стремился заселять территории, важные для защиты границ. По свидетельствам, именно он поселил 208 000 славян на реке Артана в северо-западной части Малой Азии и столько же христиан-сирийцев и армян во Фракии – в крепостях вдоль опасной границы с болгарами. Константин понимал, насколько важно противопоставить одну силу другой, чтобы свести к минимуму угрозы своим границам. Он продолжил союз с хазарами, заключенный его отцом, и в 760-х годах Византия пользовалась всеми преимуществами от вторжений хазар в халифат, которые отвлекали арабов от завоеваний. И, как и прежние императоры, Константин понимал значение фем в обеспечении обороны Малой Азии без необходимости содержать постоянную армию, но также осознавал, чем грозит концентрация больших полномочий в руках стратигов. В самом начале своего правления он едва не был свергнут Артаваздом, стратигом фемы Опсикий, и даже был изгнан из Константинополя. Только после трех лет войны император сумел подавить бунт, во многом благодаря поддержке войск фемы Анатолик. Не удивительно, что сразу после этого он разделил Опсикий на более мелкие административные единицы, чтобы сократить возможности ее стратигов.
Но этим Константин не ограничился, и, чтобы в случае очередного бунта ему было что противопоставить войскам фем, создал тагмату. Это были несколько небольших элитных полков, которые дислоцировались в Константинополе и его окрестностях и подчинялись непосредственно императору, – преданные ему войска, готовые в случае необходимости выступить против армии мятежной фемы. Чтобы сохранить эту преданность, император заботился о своих людях. Болгарскую кампанию 773 года он объявил «благородной войной», поскольку в ней было мало жертв со стороны христиан. Во время другой кампании, когда часть его кораблей затонула у побережья Черного моря, император отказался покинуть место крушения, пока море не протралили рыболовными сетями, чтобы собрать тела и предать их достойному погребению. Нет сомнений и в том, что Константин был очень популярен среди солдат своей тагматы не только потому, что заботился о них, но также и потому, что сам был чрезвычайно умелым воином и одерживал впечатляющие победы и на Востоке, и на Западе. В 746 году, воспользовавшись гражданской войной в халифате, чтобы перейти в наступление, он повел свое войско через Таврские горы в Сирию, на территорию, куда византийская армия не ступала на памяти живших в то время. Ему удалось отбить город своих предков Германикию, хотя он и не рассчитывал удержать ее навсегда, потому как воевал на два фронта и его присутствие было необходимо в другом месте. Болгары, бывшие союзниками византийцев против арабов в 718 году, теперь стремились расширить свою территорию и в ходе войны 756 года напали на приграничные крепости, которые Константин построил, чтобы создать там гарнизоны из переселенных сирийцев и армян и защищать византийскую территорию. Когда же Константин отказался платить болгарам дань за эти города, те вторглись на земли Византии и дошли почти до Константинополя, грабя и сжигая все на своем пути. В июне 763 года Константин взял реванш. Пройдя на север вдоль побережья Черного моря, при поддержке мощного флота, он встретил и разгромил болгарское войско в битве при Анхиало во Фракии. Сражение длилось весь день. Свою победу император отметил триумфальным въездом в Константинополь, каких жители столицы не видели со времен Ираклия.
В свете таких достижений можно было бы ожидать, что современники и последующие поколения византийцев относились к Константину V с почтением и любовью. Но нет. В сохранившихся исторических свидетельствах его называют отродьем Сатаны и врагом Христовым. Авторы этих записей – монахи – неизменно добавляют к имени Константина оскорбительное прозвище «копроним», труднопереводимый эпитет, означающий нечто вроде «тезоименитый навозу, калу». Как утверждали недоброжелатели, младенцем, во время крещения, Константин испражнился в купель. Священник не заметил этого и приступил к таинству, начав поливать грязной водой голову ребенка. Но эти брызжущие ядом эпитеты и истории никак не были связаны с военными и управленческими достижениями императора. Дело было в его теологических воззрениях. Константин V был иконокластом – противником икон.
* * *
В VII веке считалось, что иконы Христа, Богородицы и святых сыграли свою роль в спасении Византии от врагов. Ираклий нес икону Спасителя в бой, а патриарх поместил образ Богоматери с младенцем на стену, когда к Константинополю подступили полчища аваров. Иконы стали неотъемлемой частью жизни империи. Они были в каждой церкви, от собора Святой Софии до скромной сельской часовни, будь то великолепная мозаика, более дешевая в изготовлении настенная фреска или просто роспись по дереву. Их роль выходила далеко за рамки простого украшательства или визуального наставления. Они сами по себе становились объектами поклонения, им приписывали способность совершать чудеса. Из уст в уста передавались истории, например, о женщине, которая выкопала колодец, но до воды так и не добралась. Только когда она опустила вниз икону святого, колодец чудесным образом наполнился водой. Зачастую это было проявлением фанатизма, но правящие круги понимали, что его можно использовать в своих целях. Юстиниан II чеканил образ Спасителя на своих золотых монетах и украсил им Медные ворота, главный вход в Большой дворец, в качестве символа божественного покровительства.
Но, хотя иконы тесно вплелись в ткань византийской жизни, находились и сомневающиеся, как было когда-то в IV веке, когда Епифаний из Саламина не одобрил изображение Христа на занавесе.
Особенно сильны были такие сомнения в районе восточной границы, где города, такие как Германикия, регулярно переходили из рук в руки, то к арабам, то к византийцам. В тех местах христиане хорошо знали, что в Исламском халифате ситуация развивалась в ином направлении. Первоначально к изображениям там относились лояльно, но с наступлением VIII века образы живых существ из исламского искусства исчезли, и оно сосредоточилось на орнаментах и каллиграфии. В 721 году халиф Язид II пошел еще дальше и постановил, что изображения должны быть уничтожены во всех церквях на подвластной ему территории. Смерть Язида в 724 году помешала выполнить этот указ до конца, но было очевидно, что расхождения между исламом и христианством в этом вопросе становятся все более явными. А поскольку арабы успешно расширяли свои владения за счет христианских земель, в Византии нашлись те, кто начал думать, что мусульмане могут быть правы, а христиане несут наказание за нарушение Второй заповеди, запрещающей сотворять себе «идола» и поклоняться ему.
В 720-е годы до патриарха Константинопольского стали доходить слухи о том, что два малоазиатских епископа, Константин из Наколеи и Фома из Клавдиополя, придерживаются неортодоксального взгляда на иконы. Константин отказался преклоняться перед ними, как уже стало привычным, а Фома и вовсе вынес их из своей церкви. Разделяя сомнения этих священнослужителей, Лев III, однако, придя к власти, не стал открыто говорить о своей нелюбви к иконопочитанию, вероятно потому, что слишком хорошо помнил арабскую осаду Константинополя. Но к 724 году среди его советников появились епископ, который разделял его взгляды, и человек, который провел много лет в заключении в халифате, и император стал высказывать свое отношение к вопросу. А событие, которое он счел божьим знаком, подтолкнуло его к тому, чтобы начать действовать. Осенью 726 года произошло мощное извержение вулкана на острове Тира (современный Санторини): в небо поднялся густой столб дыма, из жерла по всему Эгейскому морю разлетались камни. Лев воспринял это бедствие как проявление божьего гнева за идолопоклонство, распространившееся в империи. Примерно в это время император приказал, чтобы с Медных ворот сняли образ Христа, а несколько лет спустя он низложил Константинопольского патриарха и заменил его человеком, разделявшим его взгляды. Впрочем, дальше этого Лев не пошел. Он не пытался ни удалить иконы из церквей, ни запретить их почитание или наказать тех, кто поклонялся им. Ведь многие поколения византийцев выросли с верой в то, что иконы несут благодать Божью, что их нужно беречь и почитать. И эту глубоко укоренившуюся веру нельзя было изничтожить, издав эдикт. Тем более что Лев получил жесткое предупреждение и знал, что может случиться, если пытаться навязывать свои взгляды подданным. Когда отряд солдат послали снять образ с Медных ворот, на улице собралась враждебно настроенная толпа. Согласно более позднему преданию, одна женщина толкнула лестницу, на которой стоял солдат, снимавший образ: несчастный упал и разбился насмерть, и в тот день было еще несколько подобных случаев. После этого Лев ограничился тем, что установил запрет на религиозные изображения среди царедворцев.
