Но, опытный политик, Роман все-таки просчитался. Его династии не суждено было сменить Македонян. Все рухнуло в конце 944 года. Сыновья Романа, устав ждать, свергли своего отца и заточили его в монастырь. Точно так же они хотели поступить с Константином VII, а затем стать правящими императорами, но, когда весть об этом разнеслась по городским улицам, приверженные Македонской династии жители Константинополя решили вмешаться в происходящее. Разъяренная толпа собралась у Медных ворот Большого дворца, требуя, чтобы ей показали императора Константина, живого и здорового. Только когда Константин появился с непокрытой головой, чтобы его можно было узнать, люди разошлись. Планы братьев Лакапинов сорвались, и им оставалось лишь беспомощно дожидаться, когда Константин при поддержке своих сторонников схватит их и отправит в изгнание. После этого с 945-го до самой своей смерти в 959 году Константин Багрянородный правил единолично, и Македонская династия продолжилась. Именно Константин произнес политическую эпитафию Роману I: он оказался успешным воином и дипломатом, сумевшим дать отпор царю Симеону, но в других отношениях был «простым неграмотным человеком, не принадлежащим к тем, кто с детства воспитывался в царских покоях».
* * *
Сохранение Македонской династии обеспечило продолжение того курса, которого в предыдущем столетии придерживались Фотий, Варда и их окружение. Его сторонники, как правило, имели классическое образование, вероятно полученное в Магнаврской школе, но при этом ни в коей мере не были далекими от мира учеными мужами. Их подход к защите империи был, напротив, исключительно практичным. Стоящая на пути миграций народов Византия не могла обеспечивать свою безопасность одной лишь военной силой. Вместо этого она должна была управлять своими врагами, сталкивая одного с другим и включая их, когда возможно, в духовную и религиозную орбиты империи. Война считалась неприятной необходимостью, на которую решались лишь в крайнем случае. Этот подход был приведен в систему и изложен в целом ряде практических руководств, составлявшихся при византийском дворе во времена правления Льва VI и Константина VII. Так, трактат «Тактика»
[7] Льва VI олицетворяет глубокое недоверие к полномасштабным военным действиям и предлагает более мудрые альтернативы:
«Полезно наносить противнику ущерб путем обмана, набегов, голода, вредить ему в течение долгого времени частыми нападениями и другими действиями. Никогда не давайте вовлечь вас в решающую битву. Мы видим, что чаще всего успех достигается везением, а не храбростью… Многократных побед над врагами можно добиться и без войны, с помощью денег. Если у них есть другие враги… предложение денег должно побудить их начать войну против ваших противников».
Еще более четко эти альтернативы были описаны Константином VII в трактате «Об управлении империей»
[8], дипломатическом руководстве, которое он оставил своему сыну, Роману. В нем рассказывается о народах, живших на границах империи, и даются советы относительно того, как лучше держать их в узде. В случае с русами и болгарами лучшей стратегией была ежегодная плата печенегам за то, чтобы в случае необходимости они нападали на болгар, переправляясь через Дунай, или перекрывали Днепр, по которому русы попадали в Черное море. Если же сами печенеги вдруг пошли бы на Византию, надо было обращаться к их соседям узам. И тех же узов, а также аланов можно было в случае чего использовать против традиционных союзников Византии хазар. Но этими дипломатическими маневрами дело не ограничивалось. Для Константина VII и его окружения очень важно было поощрять и укреплять дружественные отношения с соседними народами, и для этого не было способа лучше, чем оказывать им пышный прием в Константинополе. Посланников испанского халифа из рода Омейядов Абд ар-Рахмана III, который был не в ладах со своим соперником Аббасидом в Багдаде, принимали в 946 году в Магнаврском дворце, который специально по этому случаю убрали шелками. Впечатляющий прием был оказан в 957 году Ольге, вдове Киевского князя Игоря, которая подумывала об обращении в христианство: княгиню встречали под звуки органной музыки, а ее сопровождавших одарили серебряными монетами. Константин VII Багрянородный любовно описал эти случаи в руководстве по имперскому церемониалу. Такая щедрость играла свою роль и в военных кампаниях. Константин советовал всегда возить в армейском обозе дорогие шелка, которые могут быть преподнесены в качестве даров по окончании военных действий при заключении мирного договора.
Этот практичный, далекий от героического подход образованной столичной элиты уже доказал свою состоятельность, приведя к развитию славянской письменности и ритуала церковной службы, обращению в христианство болгар и сербов и расширению византийского культурного влияния далеко за пределы границ империи. Но в то же время он способствовал созданию картины мира, в центре которой был Константинополь. Эта концепция разрабатывалась и проводилась в жизнь небольшой группой людей, одинаково хорошо образованных и обитавших в Большом дворце. Для них Константинополь был единственным центром власти, образования и культуры в империи, и они часто относились со свойственным таким людям высокомерием к тем, кто родился за его стенами. Члены этого круга, которые оказывались заброшенными в отдаленные районы империи, оплакивали свою судьбу и с нетерпением ждали дня, когда смогут вернуться в столичный «большой свет». Священник, назначенный епископом небольшого города Синода в Малой Азии, горько жаловался в письме к императору Василию II на условия, в которых он оказался, в том числе на отсутствие хорошего вина:
«У нас не растут оливковые деревья; никто не выращивает их в феме Анатолик. Наш край не знает виноделия, поскольку расположен на значительной высоте. Для топки мы вместо дерева используем специально приготовленный навоз, вещь самую мерзкую и дурнопахнущую; и все необходимое для людей, для здоровых ли или занемогших, мы привозим из фемы Фракиссия, из Атталейи или из самого Константинополя».
Такое мировоззрение и эрудированный прагматизм Константина Багрянородного ярко контрастируют с агрессивной идеологией приграничных военных кланов, выраженной в «Дигенисе Акрите». Очевидная разница видна даже в грамматике и лексике: в то время как Константин Багрянородный пользовался архаичным и высокопарным языком Магнаврской высшей школы, эпическая поэма была написана на разговорном греческом. Иными словами, к середине Х века между столицей и провинциями начал возникать разрыв. Провинциальные наместники крайне недоверчиво относились к Константинополю и императорскому двору с его тщательно разработанным церемониалом и строгой иерархией. Всего этого, как один сановник советовал сыну, следовало избегать, как чумы. Гораздо лучше оставаться в своей провинции:
«Если у тебя есть своя земля, укрепленное место или поместье, где ты являешься владельцем и правителем, не позволяй себе соблазниться золотом, почестями или великими обещаниями императоров … В глазах императора и всех прочих ты будешь оставаться значимой персоной, заслуженной, уважаемой и благородной до тех пор, пока ты, твои дети и дети твоих детей будут оставаться на своей земле и при своей власти».
