На руку Кантакузину играло также то, что при нем у Византии не осталось крупных могущественных врагов. Он поддерживал очень хорошие отношения с главным мусульманским государством, Мамлюкским султанатом в Египте. Летом 1349 года Кантакузин отправил в Каир посольство с просьбой к султану с уважением относиться к его христианским подданным в Иерусалиме. Полученный им ответ был столь лестным, что в своих воспоминаниях он привел его дословно. Султан обращался к византийскому императору как «к основе веры и учения христиан, непоколебимой опоре всех крещеных» и обещал поддерживать церкви Иерусалима в надлежащем состоянии и позволить паломникам беспрепятственно посещать город. Не приходилось больше опасаться и двух славянских держав, которые не раз угрожали Византии в прошлом, – Болгарии и Руси. В глазах народов, которые восприняли христианство из Константинополя и считали себя православными в противовес католикам, престиж Византии был по-прежнему высок. Самыми преданными оказались русские: они отправляя своих вновь назначенных епископов в Константинополь на утверждение и посвящение в сан патриархом и доверяли украшение своих церквей византийским художникам. «Империя ромеев, – заверял Иоанн Кантакузин князя Московского, – является источником благочестия и учителем закона и приобщения к святости». И когда этот московский правитель узнал, что собор Святой Софии был поврежден в результате землетрясения 1346 года, он прислал деньги на его восстановление. Так что с этой стороны нападения ждать не приходилось.
Отношения с латинскими государствами за последние десятилетия также улучшились. Правда, потомки Балдуина II все еще заявляли, что они были несправедливо изгнаны из Латинской империи, но никто не обращал на это особого внимания. Потеплели и отношения с папской властью. Хотя Андроник II был отлучен от церкви за упразднение Лионской унии, к концу своего правления он возобновил контакты с папской курией и стал обсуждать возможность преодоления раскола. При Андронике III византийские корабли даже принимали участие в Крестовом походе латинян против турок в Эгейском море. А Кантакузин, едва захватив Константинополь, сразу отправил посольство к папскому двору в Авиньон, чтобы объявить о своем восшествии на престол. От Папы он получил милостивый ответ, восхваляющий нового императора за его милосердие к поверженным врагам, и приглашение присоединиться к очередному Крестовому походу против неверных. Кантакузину должно было быть прекрасно известно, что неверным в данном случае был его старый друг и союзник Умур, эмир Айдына, но он с радостью согласился, несомненно зная, что никогда не выполнит это обещание.
Кантакузину даже удалось распутать узел сложных отношений с итальянской республикой Генуей, которая воспользовалась гражданской войной, чтобы отвоевать остров Хиос, и через свою колонию Галату прибрала к рукам большую часть константинопольской морской торговли. Летом 1348 года генуэзцы встревожились, заметив, что Кантакузин строит на верфях, расположенных напротив Галаты, флот. Опасаясь, что он будет использован против них, они нанесли превентивный удар: их корабли пересекли Золотой Рог и подожгли многие из наполовину законченных галер. Следующей весной Кантакузин совершил ответное нападение – и потерпел поражение: начался внезапный шторм, экипажи византийских кораблей потеряли управление, и многие в панике попрыгали в море, а генуэзцы взяли брошенные суда на буксир. На следующий день корабли генуэзцев плавали туда-обратно в пределах видимости Большого дворца, таща позади себя по воде захваченные византийские знамена. Тем не менее Кантакузин сумел выйти из этой трудной ситуации достойно. Когда власти Генуи узнали о рейде через Золотой Рог, они быстро приструнили своих безответственных сограждан в Галате. Византийцам выплатили возмещение за ущерб и договорились продолжать делать вид, будто Галата использовалась генуэзцами исключительно с разрешения византийцев. Ее глава, подеста, назначался в Генуе, но по прибытии должен был предстать перед императором и принести присягу, как если бы он был византийским чиновником. Кроме того, помимо генуэзского герба, на стенах Галаты был изображен герб византийских императоров, и таким образом попранная честь была восстановлена.
В результате вовсе не арабы, латиняне, русы или кто-либо еще из старых врагов Византии поверг ее в кризис, из которого она уже не вышла. Это сделало маленькое, не слишком могущественное государство, которое когда-то было ее верным союзником.
* * *
Семена гибели империи были посеяны во время гражданской войны, когда Кантакузин обратился за помощью к иностранным правителям и те предоставили ему войска. Ничего нового в этом, конечно, не было: византийские правители поступали так веками. Разница заключалась лишь в том, что у Кантакузина не было того, чем обладали его предшественники, – неисчерпаемых запасов золотых монет, с помощью которых можно было смазывать колеса дипломатии и обеспечивать лояльность союзников. В прошлом сербы играли на Балканах не главную роль и, когда византийцы призывали их напасть на болгар, послушно делали это. Вероятно, именно поэтому Кантакузин чувствовал себя совершенно уверенно, когда в июле 1342 года вел переговоры со Стефаном Душаном. Сербский король хотел получить за свою помощь изрядную часть византийской Македонии, но Кантакузин решительно отказал ему. На этом этапе переговоров в прежние времена союзнику было бы предложено много золота, но Кантакузин, похоже, остерегался раздавать и такие обещания тоже. Поэтому сербы воевали в армии Кантакузина без какого-либо конкретно оговоренного вознаграждения, но их услуги так или иначе должны были быть оплачены. Пока шла гражданская война, Душан действовал так, как считал нужным, и оккупировал множество городов. До какого-то момента это могло выглядеть как действия в пользу его союзника, но весной 1346 года Душан короновался как «царь сербов и греков», и тогда стало ясно, как далеко простираются его амбиции. Как и Симеон Болгарский до него, он рассчитывал создать на византийской территории новую православную империю с центром в Сербии. Остановить сербов Кантакузин не мог. Как только война закончилась, они, почти не встречая сопротивления, вошли в еще остававшиеся византийскими области, и к ноябрю 1349 года захватили большую часть Эпира, Македонии и Фессалии. Все регионы, отвоеванные в лучшие времена при Андронике III, были утрачены.
Однако главным противником Византии стали не сербы, а еще одно незначительное государство и недавний союзник – турки-османы. Их эмират был одним из многих, появившихся в Малой Азии после распада Конийского (Сельджукского) султаната, и отнюдь не самым мощным. Эмират Караман наследовал старую столицу сельджуков. Умур, эмир Айдына, имел в Смирне выход к Эгейскому морю и больше других ориентировался на христианские державы Запада. А османский эмир Орхан правил из своей столицы Прусы небольшой территорией, которая включала бывшие византийские города Никею и Никомедию и находилась на другом берегу Босфора напротив Константинополя. Но прямой угрозы для византийской столицы он не представлял. Именно по этой причине Кантакузин был только рад принять помощь Орхана в гражданской войне и согласился отдать в жены эмиру свою дочь Феодору.
Поначалу турки оказались гораздо более надежными союзниками, чем Стефан Душан или Умур. Орхан стабильно снабжал Кантакузина войсками во время гражданской войны, и после победы их союз также не распался. Через несколько месяцев после захвата Кантакузином Константинополя в 1347 году Орхан отправился в Хрисополь, город на азиатском берегу Босфора напротив византийской столицы. Император также прибыл туда на встречу с ним, и несколько дней они провели в пиршествах и охоте. Когда же Кантакузин вернулся в Константинополь, с ним приехала, чтобы погостить, Феодора и с ней – несколько ее детей от Орхана. Эмир явно наслаждался всеми выгодами от брака с дочерью императора, и казалось само собой разумеющимся, что он должен продолжать поставлять солдат в армию Кантакузина. Командовал турецкими подразделениями сын Орхана, Сулейман, и они оказались исключительно эффективны против сербов и албанцев. При этом Кантакузин отлично понимал все минусы использования турецких войск. Он знал, что его собственные подданные очень встревожились, когда увидели их, идущих в Константинополь вместе с ним, когда он провозгласил себя византийским императором. Жаловались константинопольцы и на то, что шумные пирушки турок мешали молящимся в соборе Святой Софии. Поэтому при восшествии на престол он в своей речи вынужден был принести извинения за использование турецких наемников.
