— Я могу пойти? Можно?
— Нет! — грохочет Рафа.
Робсон спешит следом за отцом.
— Я хочу поддержать Карлиньоса.
— Нет, — опять говорит Рафа.
— Почему нет? Ты идешь. Все идут.
Рафа поворачивается к Робсону.
— Это не гандбол. Это не игра. Это не та вещь, где можно болеть за игрока. Мы идем, потому что Карлиньос не должен сражаться в одиночку. Я не хочу идти. Я не хочу, чтобы он туда шел. Но я пойду. А ты — нет.
Робсон переминается с ноги на ногу, хмурится.
— Тогда я хочу его увидеть сейчас.
Рафа раздраженно вздыхает.
— Ладно.
Спортзал в Боа-Виста используют реже прочих помещений. Боты очистили его от многолетней пыли, медленно прогрели, изгнав холод глубоких вечных скал. Карлиньос подвесил к потолку глиняные колокольчики на лентах. Семь колокольчиков. Одетый в бойцовские шорты, он носится по залу, делая обманные выпады и финты, нанося режущие удары и вертясь вокруг своей оси.
— Ирман.
Карлиньос подходит к ограждению, тяжело дыша. Кладет нож на выступ, опускает подбородок на сложенные руки.
— Привет, Робсон.
— Тиу.
— Задел какой-нибудь? — Рафа кивком указывает на свисающие колокольчики.
— Я никогда их не задеваю, — говорит Карлиньос.
Тут что-то движется, так быстро и неожиданно, что он не успевает ответить. Робсон прижимает острие ножа к мягкой коже под правым ухом Карлиньоса.
— Робсон…
— Хэдли Маккензи научил меня: если ты забрал у кого-то нож, ты должен его использовать против своего врага. Никогда не теряй свой нож.
Карлиньос превращается в быструю реку; он уклоняется от острия и одновременно выворачивает запястье Робсона в достаточной степени, чтобы причинить боль. Подбирает упавший нож.
— Спасибо, Робсон. Я буду за этим следить.
Все колокольчики начинают издавать тихий звон. Еще одно слабое лунотрясение.
Карлиньос выходит из ванной комнаты с широко распахнутыми глазами.
— Там джакузи. У меня даже в Боа-Виста не было джакузи.
— Это меньшее из того, что я могу сделать, Карлу.
Подготовка Команды Карлиньоса, которой занимается Лукас, оказалась неожиданно сложной. Свадебное фиаско все еще баламутит социальную атмосферу. Если просочатся новости о дуэли между враждующими Драконами, даже одновременные угрозы судебных исков от Корта и Маккензи не остановят сети слухов. Красивые парни дерутся полураздетыми. Это даже лучше, чем красивые парни, которые сочетаются браком. Эксклюзивные апартаменты в хабе Орион сняли через подставную компанию; дизайны для принтера заказали через другую, а массажистов, физиотерапевтов, психологов, поваров, диетологов, изготовителей ножей и тайных охранников анонимно наняли через посредников-ИИ. Соорудили тренировочную комнату, и Мариану Габриэл Демария тайком перевез ее из Царицы Южной и установил в примыкающей квартире. И наконец, боевые ножи Карлиньоса, из лунной стали, привезли из Жуан-ди-Деуса и поместили в додзе.
— Это спальня.
— Да вокруг этой кровати гулять можно…
Карлиньос падает на кровать спиной вниз, закидывает руки за голову. Он светится от радости. Лукас напряженно сжимает губы.
— Прости.
— Что?
— Прости. За это. Я не должен был просить…
— Ты не просил. Я сам предложил.
— Но если бы я не стал покрывать Лукасинью…
— Ариэль приехала в Боа-Виста повидаться со мной. Знаешь, что она сказала? Попросила прощения за то, что не может это остановить. А ты просишь прощения, потому что думаешь, будто все из-за тебя. Лука, я всегда знал, что это случится. Я напечатал свой первый нож, посмотрел на него и увидел — это. Не Хэдли Маккензи, но битву, в которой семья будет зависеть от меня.
Это прощение.
— Хэдли Маккензи в хорошей форме и очень проворный.
— У меня форма получше.
— Карлиньос…
Лукас смотрит на брата, который распростерся на кровати и блаженствует на настоящем хлопке. Через двадцать четыре часа ты можешь быть мертв. Как же ты с этим справляешься? Как ты можешь тратить хоть миг на нечто банальное? Может, такова мудрость бойца; банальные вещи, непосредственное физическое ощущение импортного хлопка со множеством волокон, чувственные вещи — жизненно важные вещи.
— Что?
— Ты проворнее.
Вагнер берет ножи, инстинктивно находит баланс. Смотрит на штуковины в своих руках. Он только что миновал полную тьму, и его сосредоточенность и концентрация на пике. Он мог бы часами рассматривать линию края, узор на металле.
— Ты слишком уж спокойно с ними обращаешься, — замечает Карлиньос.
— Жуткие штуки. — Вагнер возвращает их в ящик. — Я буду там. Мне не хочется, но я буду.
— Мне тоже не хочется.
Братья обнимаются. Карлиньос предложил Вагнеру комнату в апартаментах, но тот предпочел остаться со стаей. Дом Стаи — холодное и тусклое место, когда Земля прячется во тьме. Он приехал из Теофила накануне ночью и беспокойно спал в стайной постели, маленький, раскинувшись насколько это было возможным, но все равно оставаясь одним человеком; к нему то и дело возвращался тревожный сон о том, как он стоит голым посреди Океана Бурь. Анелиза не поверила в историю о том, что он отправляется в Меридиан по семейным делам, но не сумела отыскать очевидную ложь, чтобы за нее уцепиться.
— Я могу что-нибудь сделать? — спрашивает Вагнер.
Смех Карлиньоса застает его врасплох.
— Все остальные только и твердят, как им жаль, как их терзают угрызения совести. Ни один не спросил, что он может для меня сделать.
— Так что же мне сделать?
— Я бы очень хотел поесть мяса, — говорит Карлиньос. — Да, хотел бы.
— Мясо…
— Ты можешь это есть?
— В этой ипостаси — обычно нет, но ради тебя, ирман…
Сомбра находит шуррасерию, тщеславно дорогую. Она может похвастать мясом свиней редких пород и мясом карликовых коров «курогэ васу», которых на ферме массажируют по методике «джин» и включают им музыку, чтобы говядина была помягче. Стеклянные мясные витрины демонстрируют тушки размером с домашних животных. От цен кружится голова. Карлиньос и Вагнер занимают кабинку и разговаривают, окунают вафельки из эксклюзивной говядины в соусы, но бо́льшую часть времени хранят дружелюбное молчание, как это заведено у близких мужчин, и как-то само собой оказывается, что они сказали друг другу все.
«Бежим со мной», — сказал он.
Марина и Карлиньос пристраиваются к хвосту Долгого бега. Через пять вздохов они подхватывают ритм ритуала. На этот раз Марина не боится петь. Есть только один Долгий бег. Он не остановился ни на день, ни на ночь с той поры, как она выпала из череды бегунов. Потом ее сердце, ее кровь, ее мышцы настраиваются на единство.
