— Вагнер, где ты?
— В Ипатии.
— Вагнер, возвращайся в Меридиан.
— Что случилось, Ана?
— Отправляйся в Меридиан. Не приезжай сюда. Не возвращайся домой.
Тихая поспешность ее голоса, приглушенный тон, таинственность шипящих звуков — все это заставляет Вагнера насторожиться, вздыбливает волоски на его руках и шее.
— Что случилось, Ана?
Она переходит на шепот:
— Они здесь. Они ждут тебя. О Господи, они заставили меня пообещать…
— Ана, кто…
— Маккензи. Они вынудили меня, они сказали — или ты семья, или нет. Не возвращайся, Вагнер. Они хотят убить всех Корта.
— Ана…
— Я — твоя семья. Верь мне. Верь мне, Вагнер. — Он слышит испуганное, подавленное всхлипывание. — Уходи!
«Я потерял связь», — говорит Сомбра.
— Восстанови.
«Не могу, Вагнер».
На платформе полным-полно семей. Детские голоса порождают эхо, которое в свою очередь воодушевляет их кричать еще громче. Картонки от лапши летают на странных подземных ветрах, увиливая от мусорных ботов. Там, наверху, сражаются Корта и Маккензи. Внизу, на станции, люди пересаживаются с поезда на поезд, думая о работе, семье, друзьях, любви, удовольствии. Если кто из них видел человека, сжавшегося в комочек у подножия колонны, притянувшего колени к груди, мог ли этот кто-то вообразить, что он борется за свою жизнь?
Анелиза осталась там. Он не знает, что с ней случилось.
«Уходи», — сказала она.
Вагнер встает, отделяется от своей колонны и пересекает платформу, направляясь к поезду, идущему в противоположную сторону. Что ж, ему дорога в ссылку — в компанию волков.
Проспект Кондаковой снова трясется. Потревоженная пыль сыпется с высоких крыш искрящимися облаками, грациозными, точно благодать. Улица замирает. Люди сначала смотрят вверх, потом — друг на друга.
«Повреждения у главных шлюзов Санта-Барбары и Сан-Жоржи, — сообщает каждый фамильяр своему пользователю. — Безопасность лифтов нарушена».
— Они идут через крышу, — говорит Рафа.
«Вооруженные и враждебные отряды на главной станции».
— Покажи мне, — приказывает Карлиньос. Сан-Жоржи демонстрирует ему людей в нательной броне для защиты от колющего оружия, которые выгружаются из шлюзов поезда и строятся на платформе по командам. На них скрещенные лезвия и кобуры с тазерами. Ну подумаешь, просто вторжение, на 87-м курьерском поезде. Пассажиры хмурятся в замешательстве: это что, съемка очередной серии «Сердец и черепов»? Пассажиры поезда и гражданские не представляют собой законные цели. — Сколько их?
«Пятьдесят. По десять в шлюзе Санта-Барбары и шлюзе Сан-Жоржи. По пять в каждом из лифтов Сан-Себастиана». Квадра Сан-Себастиан содрогается от очередного взрыва. «Потеря целостности аварийного шлюза. Мои камеры отключились».
Солнечная линия мигает. Солнечная линия не должна мигать. По проспекту Кондаковой прокатывается ужасный стон, исполненный страха. Люди больше всего боятся оказаться в ловушке в темноте, с утекающим воздухом. «Вражеский персонал в квадре Сан-Себастиан. Вражеский персонал продвигается по проспектам Кондаковой и Терешковой».
— Они нас тут всех перережут, — говорит Карлиньос. — Эйтур, мне нужны эскольты для Лукаса и Рафы. Рафа…
— Я должен быть с детьми. Они, наверное, в Боа-Виста…
— Ты не попадешь на станцию с этой стороны квадры. Иди в периферийный туннель и выйдешь на двенадцатом Западном. Используй вход на проспекте Серовой. Лукас?
— Я включаю сигнал общей эвакуации.
— Молодец. Но тебе тоже надо отсюда выбираться.
— Я останусь с семьей.
— Не ты здесь боец, Лукас. Они тебя на части разорвут.
— Они попытались убить Лукасинью, Карлу. Они попытались убить моего мальчика.
— Ты теперь «Корта Элиу». Прости, Рафа. Спасай компанию. Есть план?
— У меня всегда есть план.
— Так ступай же, иди, иди.
Небесная линия вспыхивает. Семь коротких вспышек, одна длинная. Общая эвакуация. То, чего боишься больше всего на свете; оно только что произошло. Радиация, вышедший из-под контроля пожар, разгерметизация, обвал крыши, пролом. Вторжение. Отправляйтесь в безопасное место, ищите убежище, уходите. Тысяча фамильяров на проспекте Кондаковой и на каждом уровне, каждом проспекте каждой квадры Жуан-ди-Деуса повторяют сигнал тревоги, точно эхо. На миг квадра застывает в потрясенной тишине, а потом все резко приходит в движение. Моту поворачивают и везут своих пассажиров в ближайшие пункты сбора. Пешеходы переходят на бег; летуны устремляются вниз, в безопасные точки, указанные им фамильярами. Магазины, кафе, бары, клубы пустеют. Пьянчуги в панике глазеют на небо, как будто оно падает. Школьные учителя собирают классы и гонят своих плачущих подопечных в убежища. Где майн, пай? Родители звонят детям, потерявшиеся малыши плачут в панике, боты разыскивают беспризорных и потерянных, отводят их в безопасные места. Семьи воссоединятся после, если оно наступит. В квадрах ноче и маньяна — там, где царит глубокая ночь или раннее утро, — просыпаются потрясенные вахтовики. Ужас, пожар, обвал! Офисы, квартиры пустеют; на уровнях и пешеходных дорожках раздается топот. Люди вливаются в толпы, бегущие по лестницам, или прыгают с нижних уровней, доверившись низкой гравитации.
Фигуры в боевой броне продвигаются по проспекту Кондаковой, не обращая внимания на бегущих вокруг людей. Позади них взрываются офисы «Корта Элиу», один за другим, и летят во все стороны обломки строительного пластика, дешевого дерева и мягкой мебели.
— Сан-Жоржи, напечатай мне броню.
«Будет готова в общественном принтере на 15-м Западном через три минуты».
— Эйтур, дай мои ножи.
Эйтур Перейра открывает церемониальный ящик. Свет солнечной линии отражается от лунной стали ножей Карлиньоса Корты. Прибывает запыхавшийся взвод охранников «Корта Элиу»: неэкипированный, сбитый с толку, слишком малочисленный.
— Ты и ты — с Рафой и Лукасом. Эйтур, возьми пятерых эскольта и отходи. — Карлиньос не может себе позволить пятерых эскольта. Но он видел трупы среди разлетающихся обломков взорванных офисов. Маккензи уничтожают тело и душу «Корта Элиу». — Сделай общее объявление: всем служащим «Корта Элиу» присоединиться к вам. Доставь их в убежище «Себастиан-Восточный». Маккензи их там не тронут.
— Ты так думаешь?
— Убежища — это святое. Даже Маккензи не взорвут убежище. Ступай.
Эйтур Перейра подзывает своих солдат. Они вприпрыжку бегут по проспекту Кондаковой, держа руки на рукоятях ножей. Вид у них отважный и безнадежный. Жуан-ди-Деус слишком велик, слишком разнообразен, раскинулся по слишком многим временны́м зонам, и Маккензи уже повсюду. Жуан-ди-Деус потерян.
