— Итак, ты приехал сюда из самого Иоанна-Божьего, чтобы облизать моих уродливых деточек и сказать мне, что они красивые? — спрашивает Ник Воронцов. Он произносит название города на глобо, потому что вечно устраивает спектакль по поводу того, какое в португальском невозможное произношение. Они с Рафой — университетские друзья. Вместе учились, вместе ходили в спортзал, тягали железо и лепили собственные тела. Ник продвинулся по Стезе Мускулов дальше Рафы, но тот целенаправленно держится в курсе спортивных новинок, чтобы обсуждать пищевые добавки и режимы тренировок со своим бывшим приятелем по спортзалу, когда они встречаются в «Невском баре» Меридиана за водкой.
— Я приехал сюда из самого Жуан-ди-Деуса, чтобы нанять одну из твоих деточек, — говорит Рафа.
— Какую именно?
— «Сокола» на Луне-18.
Местоположение спасательных шлюпок ВТО входит в базовые знания, которые требуются для работы на поверхности, а также представляет собой гарантированную и своевременную страховку на случай ЧП.
— Какая жалость. У этой детки как раз подошел срок техобслуживания, — говорит Ник Воронцов.
— А как насчет «Пустельги» в Жолио?
— А-а. «Пустельга». Все еще ждет сертификата о пригодности к полетам. В КРЛ сидят одни тормоза.
— Выходит, у вас весь сектор Спокойствия-Ясности-Кризисов никак не покрыт.
— Знаю. Прискорбно. Все эти чиновники… эх. Что же я могу поделать? Ты там будь поосторожнее.
Рафа хлопает по посадочной ноге «Орла».
— Вот этого хочу.
— Когда?
— В аренду вместе с экипажем на сорок восемь часов, начиная с этого момента.
Ник Воронцов тянет воздух через сжатые зубы, и Рафа понимает, что «Орел» окажется недоступным на это время, как и весь прочий транспорт Воронцовых. Челюсти и мышцы пресса Рафы напрягаются. От гнева его лицо и руки покрываются обжигающими пятнами. Сам разберусь, заверил он Лукаса. Бизнес как таковой строится на отношениях. И вот он проехал весь этот путь в стильном костюме, с безупречной прической и ухоженными руками лишь ради того, чтобы какое-то воронцовское мурло выставило его идиотом.
— Сколько тебе нужно?
— Рафа, подобные разговоры недостойны тебя.
— Кто с тобой связался?
— Рафа, мне не нравится, куда ты клонишь.
— Маккензи. Это был Дункан, или старикашка собрал свои древние мощи и все сделал лично? Как семья с семьей. Роберт, это должен был быть Роберт. Увязать все с транспортным флотом — похоже на его стиль. У Дункана нет собственного стиля. Он сам попросил или звякнул старине Валерию, а тот велел тебе попрыгать?
— Рафа, по-моему, ты должен сейчас уйти.
Внутри Рафы просыпается ярость, точно кипящий кровавый гейзер. Он орет Нику Воронцову в лицо, брызгая слюной:
— Хочешь сделать из меня врага? Хочешь сделать из моей семьи врагов? Мы Корта. Мы вас затрахаем до беспамятства. Да что вы о себе возомнили, таксисты гребаные?
Ник Воронцов вытирает лицо тыльной стороной ладони.
— Рафа…
— Иди на хер, обойдемся без тебя. Корта получат этот участок, а потом разберутся с вами, мудилами. — Рафа раздраженно пинает посадочную ногу транспортника.
Ник Воронцов что-то рычит по-русски, и охранники Корта хватают Рафу за руки. Они появляются из ниоткуда, тихие, одетые с иголочки, сильные.
— Сеньор, хватит.
— Отпустите, мать вашу! — орет Рафа своим телохранителям.
— Боюсь, нет, сеньор, — говорит первый эскольта, оттаскивая Рафу от Ника Воронцова.
— Я приказываю!
— Мы не подчиняемся вашим приказам, — говорит первый эскольта.
— Лукас Корта извиняется за любое неуважение к вашей семье, сеньор Воронцов, — прибавляет вторая эскольта, высокая женщина в костюме хорошего покроя.
— Уберите вашего тупого босса с моей базы! — рычит Николай Воронцов.
— Немедленно, сеньор, — отвечает вторая эскольта.
Рафа плюет, пока его силой оттесняют к двери. Плевок в лунной гравитации летит далеко и элегантно. Ник Воронцов легко увертывается, но Рафа целился не в него. Он целился в его корабль, его детку, его драгоценный «Орел».
Клуб профессиональных владельцев гандбольных команд маленький, уютный, чрезвычайно конфиденциальный. Посетителей встречает бесцеремонное предупреждение: эскольта остаются за порогом. Охранники клуба, мускулистые громилы, левым указательным пальцем постукивают по шишковидному телу, когда кто-то проходит мимо: никаких фамильяров. Персонал будет вежливо об этом напоминать, покуда клиент не исполнит требование. Клуб спортивный, чурается кичливой роскоши; его обстановка напоминает университетские коллоквиумы. В нем состоят две дюжины человек; все — мужчины.
Две дюжины мужчин, две дюжины друзей, и Рафа ни с кем из них не хочет разговаривать. Джейден Вэнь Сунь зовет его из глубин клубного кресла в другом конце салона; Рафа машет рукой в ответ и быстро идет в свою комнату. Он весь почернел от гнева. Он распахивает дверь, хватает стул и без усилий швыряет через всю комнату. Стол и лампы разбиваются и падают. Рафа сильным пинком отправляет обломки в дальний полет. Срывает со стены старомодный экран, на котором посетители этого очень конфиденциального спортивного клуба смотрят матчи своих команд, ударяет им о край туалетного столика, бьет и бьет, пока экран не ломается напополам. Половины запихивает в загрузочную воронку принтера, налегая на них всем весом, отчего и принтер приходит в негодность.
Стук в дверь.
— Мистер Корта.
— Нет!
Гнев прогорел до горячей золы. Он все портит. Эту комнату, сделку с Ником Воронцовым — его ярость всегда одинакова. Он плюнул на корабль Ника Воронцова. Мог бы с тем же успехом плюнуть на собственную дочь. Когда он связался с Жуан-ди-Деусом, периодические долгие паузы Лукаса были более красноречивым порицанием, чем любая вспышка гнева. Он подвел семью. Он всегда подводит семью. Он разрушает все, к чему прикасается.
В алой своей ярости Рафа крушил комнату осмотрительно. Бар не тронул. Он садится на кровать и смотрит на бутылки, как влюбленный смотрит на предмет своего обожания, через битком набитую комнату. Клуб следит за тем, чтобы в личном кабинете Рафы всегда имелся запас его любимых марок джина и рома. Он проведет с ними прекрасную пьяную ночь. Напьется до слезливых сожалений, позвонит Лусике перед рассветом.
Где же твоя гребаная гордость, а?
— Эй, — снова зовет Джейден Сунь.
— Выхожу, — говорит Рафа.
К тому моменту, когда он вернется в комнату, персонал клуба приведет ее в порядок.
Мадринья Флавия столь же удивлена при виде Лукасинью у своей двери, как он был удивлен, увидев ее в изножье своей больничной кровати.
