Лукасинью открывает картонную коробку, которую он так бережно нес от самой квартиры Коджо. Буквы, покрытые зеленой глазурью, складываются в слово «Pax».
— Это по-итальянски, — говорит он. — Мне пришлось поискать, где находится Италия. Они очень легкие. В них миндаль. Тебе нравится миндаль? Тут написано «Pax». Это вроде католическое слово, которое переводится «paz»
[28]. — Со своей мадриньей парнишка естественным образом переходит на португальский.
— Paz na terra boa vontade a todos os homens,
[29] — говорит Флавия. — Входи, ох, входи же!
Квартира тесная и тусклая. Свет излучают только десятки маленьких биоламп, засунутых в каждую щель и каждую дырку, выстроившихся вдоль каждой полки и каждого выступа. В зеленых сумерках Лукасинью хмурится.
— Ух ты, а у тебя тут не очень-то развернешься. — Он ныряет под дверную притолоку и пытается понять, где бы присесть посреди множества самых разных вещей.
— Для тебя здесь всегда найдется место, — говорит Флавия, взяв лицо Лукасинью в ладони. — Корасан.
Если нужна крыша над головой, кровать, горячая еда, вода и душ, мадринья всегда готова помочь.
— Мне у тебя нравится.
— Вагнер платит за эту квартиру. И покрывает мои ежедневные расходы.
— Вагнер?
— Ты не знал?
— Э-э, мой папа не…
— Не говорит обо мне. Как и твоя мама. Я привыкла.
— Спасибо, что навестила меня. В больнице.
— Как я могла не прийти? Я тебя выносила.
Лукасинью смущается. Ни один семнадцатилетний мужчина не может спокойно отнестись к тому, что когда-то он находился внутри пожилой женщины. Он усаживается на указанное место на диване и обозревает квартиру, пока Флавия включает бойлер и приносит из кухонной ниши тарелки и нож. Она передвигает иконы и биолампы, чтобы освободить кусочек низкого стола перед диваном.
— У тебя тут полным-полно… всего.
Иконы, статуэтки, четки и амулеты, миски для подаяния, звезды и мишура. Лукасинью морщит нос, вдыхая благовонный дым, травяные смеси и затхлый воздух.
— Сестринство увлекается религиозным хламом.
— Сест… — Лукасинью умолкает; ему не хочется, чтобы разговор пошел по тому пути, где он задает вопросы своей мадринье, повторяя ее слова как попугай.
— Сестринство Владык Сего Часа.
— Моя вову с этим как-то связана.
— Твоя бабушка поддерживает наш труд деньгами. Ирман Лоа навещает ее в качестве духовной наставницы.
— Зачем во Адриане понадобилась духовная наставница?
Бойлер звенит. Мадринья Флавия крошит листья мяты и заваривает чай.
— Тебе никто не сказал.
Флавия отодвигает новые статуэтки и вотивные штуковины
[30] на край низкого стола и садится на пол.
— Эй, давай я…
Флавия отмахивается от предложения Лукасинью поменяться местами.
— Итак, что тут у нас за пирог… — Она поднимает нож на уровень глаз и шепотом читает молитву. — Всегда надо благословлять нож. — Отрезает кусочек размером с ноготь и кладет на блюдце перед статуэткой, изображающей святых Косму и Дамиана. — Гостям незримым, — шепчет она, после чего сама берет ломтик «мирного» пирога двумя пальцами, тонкими и аккуратными, как фарфоровые палочки для еды. — Он и впрямь очень вкусный, Лука.
Лукасинью краснеет.
— Так хорошо уметь что-то делать, мадринья.
Мадринья Флавия стряхивает крошки с пальцев.
— Итак, скажи, что привело тебя к дверям твоей мадриньи?
Лукасинью разваливается на диване, чья обивка пропиталась запахом пачулей, и закатывает глаза.
В поезде, увозившем его из Тве, у него было такое ощущение, словно сердце вот-вот взорвется. Сердце, легкие, голова, разум. Абена от него ушла. Его пальцы невольно начали ощупывать металлический штырь в ухе. Абена лизнула его кровь на той вечеринке. На вечеринке у Асамоа она посмотрела на него и ушла прочь. Он уже пять раз чуть не вытащил серьгу из уха, чтобы отправить обратно в Тве в тот же момент, когда поезд прибудет в Меридиан. Пять раз говорил себе «нет». «Когда не будет другой надежды, — сказала Абена. — Когда ты окажешься один, обнаженный и беззащитный, как мой брат, пришли мне это». С ним ничего подобного не произошло. Если использовать подарок неправильно, она лишь сильней его возненавидит.
— Мне надо где-то жить.
— Ясное дело.
— И у меня есть вопрос, на который я никак не могу найти ответа.
— Не могу гарантировать, что я его найду. Но давай спрашивай.
— Ладненько. Мадринья, почему девушки делают… то, что делают?
— Он все делает неправильно.
Бармен застывает. Бутылка голубого кюрасао замирает над коктейльным бокалом. Женщина у другого конца барной стойки поворачивается с медлительностью гранитного изваяния и устремляет прямой взгляд на непрошеного советчика.
— Сначала — спираль лимонной цедры.
Рафа Корта скользит ближе к женщине. Ее наряд безупречен, на соседнем табурете лежит сумка «Фенди» в классическом стиле. Ее фамильяр — вращающаяся галактика из золотых звезд. Но она туристка. Земное происхождение выдает дюжина физических признаков, свидетельствующих о рассогласованности и неестественности, рассинхронизации и дезадаптации.
— Прошу прощения…
Рафа поднимает бокал и нюхает.
— Ну, хоть это правильно. Воронцовы настаивают на водке, но настоящую «Голубую луну» делают с джином, в котором по меньшей мере семь растительных добавок. — Он берет свернувшуюся в круг лимонную цедру щипцами и бросает в бокал. Кивком указывает на бутылку кюрасао. — Дайте-ка сюда. — Щелкает пальцами. — Чайную ложечку. — Он переворачивает ложечку и держит ее в двадцати сантиметрах над стаканом. Бутылку держит в двадцати сантиметрах над ложечкой. — Секрет в ваянии при помощи гравитации. — Он льет. Тонкая струйка голубого ликера падает на изгиб ложечки, медленно, как мед. — И в двух крепких руках. — Кюрасао покрывает заднюю сторону ложечки и с ее краев хаотично сочится ручейками и капельками. Лазурь проникает в прозрачный джин, завиваясь наподобие струек дыма. Желтый мраморный шарик лимонной цедры оплетают рассеянные голубые ленты. — Размешивание происходит за счет динамики жидкостей. Таково применение хаотических систем в коктейльной теории.
