Прелюдия длится час. Ариэль Корта с полдюжины раз подводит себя на грань оргазма. Но это прелюдия. Секс — ритуал не хуже мессы. Принтер издает сигнал, тактильные ощущения на перчатках отключаются. Дрожа, блестя от пота и слюны, вытекшей из-под кляпа, Ариэль подползает к принтеру. Коко де Люн — лучший дизайнер секс-игрушек на Луне. Ариэль никогда не знает, что получит, пока не раздастся сигнал принтера. Она уверена лишь в том, что это будет сделано сообразно ее телу и вкусам и что на полное изучение свойств игрушки уйдет много часов.
Ариэль открывает принтер. Дилдо и полированные анальные бусы. Дилдо длинный и элегантный, старая добрая лунная ракета с четырьмя стабилизаторами в нижней части. Каждый стабилизатор управляет отдельным тактильным полем. Серебристая ракета для киски, напечатанная согласно параметрам ее влагалища и вульвы. Не пенис. Никаких пенисов. Ариэль Корта ни разу не позволила, чтобы в нее проник пенис.
«Ты красивая, — шепчет Бейжафлор голосом Ариэль. — Люблю тебя люблю тебя люблю тебя».
Ариэль стонет в свой кляп, ложится на обитый кожей пол, раздвигает ноги.
«Засунь это в себя, в себя, на километры в себя, — говорит Бейжафлор. — Затрахай себя до смерти».
Ариэль вводит самосмазывающиеся бусы в свой анус. Корсет и воротник держат крепко, не дают увидеть, что она делает со своими телесными отверстиями. Бейжафлор показывает крупный план и шепчет грязные оскорбления на ее родном португальском. Ариэль вводит бусы, заталкивает подальше, вдевает палец в ручку. Нежно тянет, чувствует медленное движение, трение внутри себя. В момент оргазма она их вытащит — может, медленно, может, все сразу. Потом снова начнет вводить одну бусину за другой.
Она подносит дилдо к лицу, тяжело дыша от ужаса и предвкушения, и собственный голос рассказывает ей в подробностях, что она собирается сделать с этой штукой — как глубоко, как быстро и как долго, каждую позицию и прием. Это займет часы. Часы! В конце концов Ариэль Корта выползет из комнаты для секса, мокрая от пота, слюны, телесных жидкостей и густой смазки, и медленно освободит себя от тугих кожаных вещей. Ни один любовник, ничье тело, никакая плоть не могут сравниться с безупречным сексом, которым она занимается сама с собой.
С тринадцати лет Ариэль Корта радостно, восторженно, моногамно аутосексуальна.
Мужчина пригибается, замахивается гаечным ключом, метя ей в колени. Марина уклоняется. Сила мышц и движущая сила уносят ее высоко, далеко. Высоко и далеко — значит, уязвимо. Движущая сила убивает. Марина приземляется достаточно жестко, чтобы вышибло воздух из легких, скользит, врезается в какую-то перекладину. Человек Маккензи умеет драться. Он выпрямился, вскинул гаечный ключ, чтобы обрушить на ее грудную клетку. Марина пинает. Ее ботинок попадает в коленную чашечку. Хруст кости, вопль, мгновение тишины во всем доке. Мужчина падает как подкошенный. Марина подбирает гаечный ключ.
— Марина! — Голос Карлиньоса. — Не надо.
Человек Маккензи — высокий, сильный мужчина. Она невысокая женщина, но она Джо Лунница. У нее сила троих лунных мужчин. Она может одним ударом кулака переломать ему все ребра.
Как началась драка? Как и любые драки: как пламя: взрывоопасные нравы, близость, искра, и вот вспыхивает пламя. Контрольный шлюзовый пункт Бэйкоу задержал команду Корта на площадке ожидания, пока эскадру роверов «Маккензи Металз» заводили в док и фиксировали. Бригада ворчала: всем надоели тесные туннели, неочищенный воздух, старая вода. Они хотели домой. Терпение иссякало. Бригада Маккензи — сплошь из мужчин, заметила Марина, — вышла гуськом из шлюзовой камеры, неся с собой пряный запах лунной пыли. Когда начальник бригады прошел мимо Карлиньоса, раздались два слова: «Ворюги Корта». Терпение иссякло. Карлиньос взревел и повалил бригадира ударом головой, и площадка ожидания взорвалась.
Марина ни разу не бывала в драке. Она видела такое в барах, в студенческих общежитиях, но никогда не участвовала. Здесь она мишень. Эти мужчины хотят причинить ей боль. Этим мужчинам наплевать, если она умрет. Человек Маккензи пал, вышел из боя, что-то тихо бормочет от шока. Марина пригибается — чем ниже, тем сильней, — окидывает комнату взглядом. Настоящие драки не такие, как в кино. Бойцы припадают к земле, пытаются схватить и опрокинуть врага или ударить головой в лицо. Карлиньос упал, лежит на спине. Марина хватает его противника за руку. Тот кричит — она вывихнула ему плечо. Она хватает его за ворот и пояс пов-скафа и швыряет через док с такой легкостью, словно он тряпичная кукла. Марина вертится и бросается на первого из людей Маккензи, кого видит. Бьет им о колонну. Выпрямляется, тяжело дыша. У нее есть суперспособности. Она Халк в женском обличье.
— Где копы? — кричит она, обращаясь к Карлиньосу.
— На Земле, — орет он в ответ и сбивает нападающего с ног. Бьет кулаком в лицо. Из расквашенного носа брызгает кровь; красные капли медленно падают.
— Твою мать! — кричит Марина. — Твою гребаную мать!
Она бросается в драку. Соблазн силы ужасает и манит. Вот что значит быть мужчиной на Земле, всегда знать, что ты сильнее. Она пинает, хватает, дергает и ломает, бьет. А потом все заканчивается. Кровь на пористом стекле. Невнятные всхлипы. Прибыли докеры и удерживают обе стороны подальше друг от друга с помощью тазеров и ножей, но у драк короткий период полураспада, и эта уже переродилась в тыканье пальцами, ложные выпады и крики. Теперь весь спор о том, кто заплатит за ущерб. Теперь дерутся правовые ИИ.
— Ты в порядке? — спрашивает Карлиньос. Марина чувствует от него запах насилия. Покрывается гусиной кожей: он дрался безудержно и бесстрастно, как будто насилие — еще один способ ведения бизнеса. Тогда, во время езды на байках, он сказал: «Рафа у нас обаяшка, Лукас — интриган, Ариэль — оратор; я боец». Марина думала, это метафора. Нет. Он боец, и сильный. Ей немного страшно.
Марина кивает. Теперь ее начинает трясти; физический и химический отходняк. Она причинила людям боль. Она ломала тела, разбивала лица и чувствует в себе чистейшую эйфорию и жизненную энергию, как и в тот раз, когда Карлиньос взял ее на Долгий Бег. Воодушевление и напряжение; грязь, зуд, низменные инстинкты: бойцовая сука. Она сама себя не узнает.
— Автобус приехал. Пора домой.
Может, дело в холоде, или в легком смещении веса, или в тихих, осторожных шумах, которые ночь усиливает, но, когда Сони Шарма просыпается, она понимает, что Рафы рядом нет. Секс был почти как запоздалая мысль; беглый, старательный. «Возвращайся в мой клуб», — сказал Рафа, и, наверное, ей следовало расслышать в этих словах предупреждение. Громкие мужчины, кое-кто пьяный, чувствовали себя хозяевами в том месте и пространстве, оглядывали ее с ног до головы, изучали и оценивали, незаметно одаривали Рафу лукавыми взглядами, вскидывали брови, улыбались. Состоятельные мужчины. Потом пришла новость о сделке — что-то там про новую лицензию на добычу, про какую-то территорию, — и тьма, владевшая Рафой в баре, не просто испарилась, но превратилась в свою противоположность; теперь он излучал золотое сияние. Клуб был весь его. Выпивка всем; все мои друзья, пейте, пейте. Шумный, молодцеватый и покровительственный; грубый и гордый своим триумфом; она была трофеем и обещанием. Призом победителю. Ночные часы бежали, рука Рафы не переставала ее обнимать. Клуб профессиональных владельцев гандбольных команд не был безопасным местом, но она осталась.
