— Этот вопрос теперь вне моего ведения.
— Я так и поняла. Прошу.
Сестры Мария Падилья и Мария Навалья приглашают Лукаса в примыкающую комнату. Диванчики, прочая мебель бюджетной печати, слегка рассеянный белый свет. Лукас в своем темно-сером костюме демонстративно двуцветен. Он не сомневается, что глубоко за этими заурядными стенами спрятано святилище, куда попадают весьма немногие верующие, а неверующему путь заказан.
Металлическая чашка с травяным отваром.
— Мате?
Лукас нюхает, отодвигает угощение в сторону. Мать Одунладе чинно потягивает чай через серебряную соломинку.
— Это мягкий стимулятор и средство для концентрации внимания, — поясняет она. — Мы разрабатываем и экспортируем духовные травяные отвары на Землю — в виде файлов для принтера. Все, от легкой эйфории до полноценных галлюциногенов, в сравнении с которыми аяуаска покажется лимонадом. Их крадут пираты в тот самый момент, когда информация попадает в сеть, но мы считаем своим долгом дарить миру новые религиозные ощущения.
— Моя мать за последние пять лет отдала вашей организации восемнадцать миллионов битси, — говорит Лукас.
— И мы за это очень благодарны, сеньор Корта. Религиозным орденам на Луне открываются уникальные возможности в сопровождении таких же уникальных трудностей. Вера должна дышать. Наши спонсоры включают Я-Деде Асамоа, Орла Луны, а на Земле — Униан до Вежеталь
[39], Ифа-Пятидесятническую церковь Лагоса и Фонд Долгого часа
[40].
— Я знаю.
— Она так и говорит, что вы прилежный.
— Не пытайтесь относиться ко мне покровительственно.
Присутствующие Сестры оскорбленно вскидываются.
— Простите меня, сеньор Корта.
— Есть ли смысл просить, чтобы мы продолжили разговор наедине?
— Никакого, сеньор.
— Но я и впрямь прилежен. Я сын, который не позволит матери тратить деньги на жуликов и мошенников.
— Это ее собственные деньги.
— Чем вы занимаетесь, мать Одунладе?
— Сестринство Владык Сего Часа — синкретическое лунно-афробразильское религиозное общество, которое занимается почитанием ориша, помощью бедным, духовными практиками, подаянием и медитацией. Также мы принимаем участие в генеалогических исследованиях и социальных экспериментах. Вашу мать интересует последнее.
— Расскажите.
— Сестринство занимается экспериментом, цель которого — произвести социальную структуру, которая продержится десять тысяч лет. Он включает генеалогии, социальный инжиниринг и манипуляцию родословными. Европейцы видят на Луне человека; ацтеки — кролика. Китайцы — зайца. Вы видите бизнес и выгоду, ученые Невидимой стороны — окно во Вселенную, а мы видим социальный контейнер. Луна — безупречная социальная лаборатория; маленькая, самодостаточная, связанная ограничениями. Для нас это отличное место для экспериментов с разновидностями общества.
— Десять тысяч лет?
— Столько времени понадобится человечеству, чтобы сделаться независимым от этой солнечной системы и эволюционировать в по-настоящему межзвездный вид.
— Это долгосрочный проект.
— Религии оперируют вечностями. Мы работаем с другими группами — некоторые религиозные, некоторые философские, есть и политические, — но у нас у всех одна цель: человеческое общество, достаточно крепкое и достаточно гибкое, чтобы отправиться к звездам. Мы развиваем пять больших социальных экспериментов.
— Пять.
— Вы правильно поняли, сеньор Корта.
— Моя семья — не какая-нибудь кучка лабораторных крыс.
— Со всем уважением, сеньор Корта, но так и есть…
— Моя мать бы никогда не подвергла своих детей такому унижению…
— Ваша мать имела фундаментальное значение для эксперимента.
— Мы не эксперимент.
— Мы все эксперимент, Лукас. Каждый человек — эксперимент. Ваша мать — не только выдающийся инженер и промышленник, она еще и социальный визионер. Она увидела, какой ущерб Земле нанесли национальные государства, имперские амбиции и трайбализм групповой самоидентификации. Луна была шансом попробовать что-то новое. Люди еще никогда не жили в более требовательной и опасной среде. Но вот мы здесь — полтора миллиона человек в наших городах и обиталищах. Мы выжили, мы процветаем. Те самые ограничения, что свойственны нашей среде, заставили нас адаптироваться и измениться. Земля наделена особыми привилегиями. В остальной Вселенной будут жить такие, как мы. Вы эксперимент, Асамоа — эксперимент, Суни — эксперимент, Маккензи — эксперимент. Воронцовы — исключительный эксперимент: что случится с человеческими телами и сообществом людей после десятилетий невесомости? Эксперименты соревнуются друг с другом. Это в каком-то смысле дарвинизм, полагаю.
Лукаса такое допущение возмущает. Он манипулятор, а не тот, кем манипулируют. Но он не может отрицать того, что Пять Драконов отыскали пять очень разных способов, позволяющих выжить и обрести процветание на Луне. Его коллеги среди Воронцовых не подтверждали, но и не опровергали легенду о том, что Валерий Михайлович Воронцов, старый спец по ракетной технике с Байконура, в ходе десятилетий свободного падения на борту циклера «Святые Петр и Павел» превратился во что-то странное, нечеловеческое.
— Почему одна из ваших сестер навещает мою мать?
— По просьбе вашей матери.
— Почему?
— Вы шпионите за братом, но не за матерью?
— Я уважаю мою мамайн.
Сестры смотрят друг на друга.
— Ваша мать исповедуется, — говорит мать Одунладе.
— Я не понимаю.
— Ваша мать умирает.
Моту закрывается вокруг Ариэль Корты. Она поднимает руку: такси открывает щелочку, чтобы Ариэль было слышно.
— Прошу прощения?
— Мне чуть палец не отрезало! — Моту закрылся быстро и резко прямо перед носом у Марины.
— Мы бы компенсировали. Дорогая, не начинай опять. Ты не можешь пойти со мной.
— Я должна пойти с вами, — говорит Марина. Этим утром принтер выдал в лоток мужской костюм в стиле фламенко. Марине весьма нравятся брюки, хотя она никак не может прекратить тянуть жакет вниз, чтобы прикрыть бедра и зад. Некоторое время назад она хакнула туфли. Не дурацкие шпильки. Они защищены от взлома. Настоящие туфли; там добавила строчку кода для удобства, тут — для того, чтоб лучше сидели, переписала подошвы, чтобы не скользили и пружинили. Получились этакие боевые лодочки.
