Они десять минут простояли вместе у окна в ОИТ. Фамильяры могли бы показать Ариэль во всех подробностях, наложив схемы и медицинские пояснения, но это была бы просто картинка. Стекло делало все реальным. Ариэль лежала в коме, Бейжафлор выполняла медленные топографические инволюции. Потом Лукас забрал Лукасинью наверх, в его комнату. Цзиньцзи передал схемы госпитальным принтерам, и слуги Боа-Виста соорудили уютную реплику коллоквиальной комнаты Лукасинью в Меридиане. Там Лукас рассказал ему о свадьбе. Он все аккуратно спланировал. Устраивать этот разговор в собственной комнате Лукаса было бы недостойно, его офис выглядел слишком официально и давяще.
— Твоей матери было двадцать девять, когда я на ней женился. Мне — двадцать.
— Только глянь, что из этого вышло.
— Из этого вышел ты.
— Не принуждай меня к такому.
— Мы в этом не свободны, Лука. — Близость, укороченное прозвище: он тренировался всю дорогу до станции, стараясь привыкнуть к дискомфорту в горле. Он боялся, что запнется, но, когда пришлось произнести это словечко, оно выскользнуло легко. — Так приказал Орел Луны.
— Орел Луны, крыса Луны — так бы ты хотел его назвать.
— Мы у него в руках, Лука. Он может уничтожить компанию.
— Компанию…
— Семью. Я не хотел жениться на Аманде Сунь. Я ее никогда не любил. Любви в брачном договоре не было.
— Но ты купил себе свободу. Купи и мне.
— Не могу. Я бы хотел смочь, Лука. Я бы что угодно сделал ради такого. Это политическое дело.
В коробке макаруны, глянцевые и безупречные, расположенные согласно цветам спектра. От таких вещей Лукас чувствует себя подлейшим предателем. Они невинные, добрые, нежные, и он их обманул.
— У меня есть первый черновик никаха, — говорит Лукас.
— Ариэль подключена к системе жизнеобеспечения.
— Его составила не Ариэль, — говорит Лукас. У Лукасинью дергается щека.
— Что?
— Это первый черновик, Лука. Я бы мог тебе приказать. Ради семьи и все такое. Я тебя спрашиваю: ты выйдешь за Денни Маккензи?
— Пайзинью…
Теперь вздрагивает Лукас, точно от маленького землетрясения: он не помнит, когда в последний раз Лукасинью использовал это знакомое уменьшительно-ласкательное обращение. «Папочка».
— Ради семьи?
— А ради чего еще?
— Как давно ты здесь?
Голос пробуждает Марину от теплой и стерильной дремоты. Отделения интенсивной терапии чрезвычайно подходят для сна. Тепло, гул и завораживающий танец машин, нежный растительный запах, напоминающий о лесах, о горах и о доме.
— Как давно вы проснулись?
— Слишком давно, — говорит Ариэль Корта. Бейжафлор поднимает изголовье койки ОИТ. Волосы Ариэль свисают вдоль лица, распущенные, безвольные, нечистые. Кожа у нее тусклая, восковая; глаза запали. Трубки и канюли торчат из ее запястий, соединяясь с гладкими белыми «руками» медицинских машин.
— Я не думаю, что доктора разрешат…
— Имела я докторов и их разрешения, — перебивает Ариэль и поворачивает койку, чтобы видеть Марину. — Что ты тут делаешь?
— Я вас охраняю, помните?
После того как Ариэль пробудили от искусственной комы, семья так и жужжала вокруг. Не проходило и часа, чтобы кто-то не сидел у ее койки, держа за руку, улыбаясь, не уходя, даже когда она снова проваливалась в долгий исцеляющий сон, запрограммированный медицинской командой. Шли часы, дни, и потребности компании вынудили их покинуть больницу. Дежурства превратились в посещения. Медиашайка у дверей разлетелась, прилипалы рассосались. В конечном итоге Марина осталась в ОИТ одна. Она страшилась одиночества, боялась, что не сумеет спастись от лица человека, насаженного на штырь, но обнаружила, что вахта приносит умиротворение и исцеление. Время вдали от людей и их желаний. Она смогла примириться с тем, что сделала с человеком, который попытался убить Ариэль. Может, когда-нибудь она придумает для случившегося оправдание.
— Ну-ну, выглядишь дерьмово, — говорит Ариэль. — И что это на тебе надето?
— Чистые вещи. Мне нравятся. В них удобно. А вы можете разговаривать, оказывается.
Смех Ариэль похож на сухой и горький лай.
— Клянусь богом, да; будь душкой и принеси мне что-нибудь из макияжа? Негоже показываться Луне в таком виде.
— Уже сделано. — Марина подцепляет сумочку на молнии из-под кресла и кладет на койку. Это всего лишь дорожный набор «Риммел Луна», на одну ступень выше бюджетного, но Ариэль открывает косметичку с нетерпением и восторгом, как новогодний подарок.
— Ты сокровище. — Взгляд Ариэль смягчается, когда она разглядывает собственное лицо через Бейжафлор и изучает восстановительные работы. Чрезмерная благодарность за косметику, ни единого слова по поводу спасенной жизни, думает Марина. — А где моя семья, исполненная вечной любви?
— Планирует свадьбу, — говорит Марина. Ариэль резко садится, потом опять падает на спину от боли. Тюбик помады выскальзывает из пальцев. — С вами все в порядке?
— Нет, мать твою, не в порядке. Кажется, я что-то порвала. Где доктор? Мне нужен врач-человек. Достань какое-нибудь обезболивающее.
— Легко.
Во весь опор прибывает медсестра и поспешно прогоняет Марину от койки. Марина краем глаза замечает сердитое лицо Ариэль, пока койку перенастраивают, проверяют мониторы и устанавливают дозу. Косметичка снова упакована и отправлена на столик вне досягаемости.
— Дай сюда, — командует Ариэль, когда медсестра уходит. Наносит тональное средство, тени для глаз и подводку; тушь — аккуратными, точными движениями. Ритуальная трансформация лица для Ариэль означает возвращение собственного тела — хоть какой-то степени контроля над ним, пусть оно и не желает подчиняться. Наконец, губы. Ариэль поворачивает голову из стороны в сторону, чтобы рассмотреть восстановленное лицо под всевозможными углами.
— Итак, мой племянник. Кто занимается никахом?
— Лукас.
— Лукас! Парню конец. Тащи его сюда. Немедленно. Он что-то подписал? Спасите нас боги от свах-любителей.
— Доктора говорят, ваше здоровье все еще очень хрупкое.
— Тогда я уволю этих докторов и найму тех, у кого есть хоть гран уважения. Что я должна делать — лежать тут, пялиться в потолок и приказать Бейжафлор, чтобы играла мне утробную музыку? У меня ноги отказали, не мозг. Это терапия. Бейжафлор, вызови Лукаса.
«Внешняя связь ограничена по медицинским показаниям», — говорит Бейжафлор по общему каналу. Ариэль издает гневный вопль. Медсестра возвращается и вылетает из палаты как ошпаренная, когда Ариэль орет на нее. Марина отворачивается, пряча удовольствие.
— Марина, корасан, ты можешь вызвать мне Лукаса?
