– Во всяком случае, Виктор.
Снова зазвонил телефон, и Патрик Лемуан, поговорив, коротко попрощался с ними.
– Я еду в Лон, будем держать друг друга в курсе, – сказал он, удаляясь. – С прессой не говорите. Врача, который занимается Виктором, зовут доктор Фабьен Эро. Третий этаж…
Абигэль и Фредерик вошли в лифт.
– Ты думаешь, Фредди намеренно его отпустил? – спросил Фредерик, поправляя перед зеркалом воротничок рубашки.
– Если так, то пока я не могу понять его мотивов. Зачем держать ребенка у себя десять месяцев, а потом просто выпустить его на свободу?
– Убежал он или нет, Виктор расскажет, что он пережил, и, если повезет, опишет место, где его держали. Мы наконец-то продвинемся. Сил моих больше нет сидеть за компьютером и ждать.
Они пошли навстречу доктору Эро, высокому, худому мужчине в маленьких круглых очках под Джона Леннона. Он пригласил их следовать за ним.
– У мальчика не выявлено никаких серьезных травм, – начал он. – Сканирование показало, что все в норме. Анализы крови и мочи ушли в лабораторию, их сделают вне очереди. Он истощен, очень слаб, давление низкое, но угрозы жизни нет.
– Вы не нашли видимых следов сексуального насилия, я полагаю, – сказала Абигэль.
Фабьен Эро посмотрел на них с любопытством, очевидно задаваясь вопросом, откуда они знают.
– В самом деле, на первый взгляд ничего, посмотрим, что расскажет сам ребенок.
Они ничего не найдут. Мотивы Фредди были не сексуального характера.
– Нет также ни следов иммобилизации, ни видимых признаков недоедания, – продолжал врач. – Зато есть царапины и небольшие гематомы на локтях, коленях и боках, очевидно связанные с условиями содержания, а возможно, и с физическими издевательствами типа щипков. И гигиена самая плачевная.
– Он что-нибудь сказал? – спросил Фредерик.
– Ничего мало-мальски внятного. Что-то о демоне, о ползающих тварях, о лисе… Все время хочет спрятаться.
– О лисе? – повторила Абигэль.
Она быстро повернулась к Фредерику, который тоже уловил связь: Абигэль рассказывала ему о своем видении – человеке-лисице, пересекавшем дорогу в вечер аварии.
– О других похищенных детях ничего? – спросил он врача.
– Нет. Очевидно, что мальчик пережил психологическую травму, связанную с заключением. Капитан Лемуан сказал мне, что он пропал…
– …седьмого июня две тысячи четырнадцатого года. Десять месяцев назад.
– Целая вечность. Похоже, Виктор панически боится уснуть. Он даже не звал мать. Нет, все, чего он хотел, – чтобы ему не дали спать. Он отказывался лежать в кровати.
В глубине души Абигэль, не в состоянии определить это точно, ощутила какую-то связь с тем, что переживала она в большинство своих ночей. Боялся ли Виктор кошмаров?
– Он сказал вам почему?
– Он ничего не говорил, только кричал. Ему вкололи легкое успокоительное, он проспит час или два. Этот мальчонка доведен до крайности. Идемте, я хочу вам кое-что показать.
Они молча пошли за ним по коридорам. Эро завел их в палату, освещенную неоновой лампой. Фредерик шагнул с некоторой торжественностью, сознавая, что наступил поворотный момент расследования. Освободив Виктора, Фредди запустил счетчик бомбы замедленного действия. Тик-так, тик-так… Абигэль подошла к лежавшему под капельницей мальчику, которого столько раз видела на фотографиях. Лицо исхудало, скулы выступали под кожей, уже не детской, хоть и кожей взрослого человека ее нельзя было назвать. Она провела рукой по его щеке, погладила материнским жестом. Он боролся и выжил после трехсот дней ада. Как ему это удалось? Где держали других жертв? Общался ли он с ними?
Сколько вопросов, на которые она надеялась когда-нибудь получить ответы. Она чувствовала себя такой виноватой. Разве не бросила она на произвол судьбы Виктора и остальных, отказавшись продолжать работу при отделе розыска? Она могла бы помочь ему, бороться за него. Могла, но не сделала этого.
Отступив, она пропустила врача, который приподнял простыню. Зрелище было ужасающее. Повсюду на теле Виктора были грубо вытатуированы синим буквы алфавита. Абигэль вспомнились кустарные татуировки, которые делают себе зэки иглой и простыми чернилами.
– Я насчитал двадцать четыре, – сказал Эро, протягивая Абигэль лист бумаги. – Они есть на спине, на торсе, на руках, на ногах. Везде. И потом, посмотрите вот здесь, на груди, на эти следы.
Они увидели два красно-лиловых отпечатка возле каждого соска, примерно четырех сантиметров в диаметре.
– Похоже… на отпечатки копыт, – констатировала Абигэль.
Она дотронулась пальцем до шрама на своей шее. Это были похожие отметины, как будто два копыта раскалили добела и приложили к груди Виктора.
– Копыта, ноги животного, да. Как будто, уж не знаю, коза, что ли, лягнула его прямо в грудь. Во всяком случае, какое-то животное давило ему на грудь достаточно сильно, чтобы остались эти отпечатки.
Фредерик фотографировал своим мобильным телефоном.
– Виктор не убежал, – сказал он. – Он – посланник. Он должен что-то нам сказать.
Эро достал из кармана лист бумаги:
– Я пока записал все буквы, начиная с верхней части тела и до ног. Ничего внятного.
Абигэль взяла у него из рук листок и прочла буквы: e i t a f r… Виктор отмечен этими стигматами на всю жизнь, даже если их попытаются удалить лазером. Все равно останутся белые пятнышки, которые будут напоминать ему о днях плена. Татуировка была не только на теле. Она была на душе.
Фредерик наклонялся, кружил вокруг кровати, снимал во всех ракурсах. Потом он остановился и постоял несколько секунд перед Виктором, ничего не говоря. Но его большие кошачьи глаза все сказали за него: фотографировать несчастного мальчишку, точно зверя на ярмарке, ему было омерзительно.
– Мы останемся в больнице, – бросил он наконец. – Дайте нам знать, как только он придет в себя. Мы должны с ним поговорить. Это срочно.
Они вышли подождать в холл. Съели по сэндвичу без всякого аппетита – Фредерик одолел только половину. Говорили они немного. Абигэль не переставала думать о своем отце, об аварии и о том, что он опоил ее пропидолом. Почему ее, а Леа – нет? Она хорошо помнила стакан молока, который ее дочь выпила перед отъездом, присев на кухне. Ив мог тогда подлить в него пропидол.
Пришел Эро в сопровождении женщины-психолога, занимавшейся мальчиком. Абигэль оторвалась от своих размышлений. Виктор наконец проснулся. Психолог проинструктировала их, как себя вести: разумеется, ни в коем случае не давить на мальчика и все прекратить, если он замкнется.
Они снова поднялись на третий этаж. Фредерик глубоко вдохнул и первым вошел в палату, врач и психолог последовали за ним. Виктор сидел на кровати, сбросив простыни на пол, и расчесывал ссадину на правом колене. На его затылке была видна буква «l». Он поднял голову и скорчился при виде их, взявшись руками за щиколотки.
