– И кто же был с ним рядом?
– Не знаю. Я думаю, что этот всхлип исходил из ноутбука, который Жантиль подключил к своему гигантскому экрану.
– Ты нашла ноутбук?
– Жантиль спрятал его на шкафу в своей спальне. Представь себе, Фред: Жантиль подключает свой ноутбук к большому телевизору, отрезает себе пальцы и, несмотря на боль – надо полагать, ужасную, – дает себе труд выключить телевизор и спрятать ноутбук.
– Твои выводы?
– Мне кажется, он хотел, чтобы кто-то видел, как он это делает. Что-то вроде гнусной мизансцены для неизвестного наблюдателя. Это похоже на правду, в ноутбуке есть веб-камера.
– Но это не объясняет, зачем он подключил его к телевизору…
– Я думаю, Жантиль хотел, чтобы его видели, но хотел также видеть что-то или кого-то на большом экране перед самым актом. И у этого кого-то он просил прощения. Он мог быть на связи с каким-то человеком, что-то в этом роде.
– Где он, этот ноутбук?
– Операционная система защищена паролем. Я завезла его к Жизели. Ей нет равных в умении взламывать пароли.
– К Жизели? Но она же на пенсии.
– Вот именно, я не хотела, чтобы вся жандармерия была в курсе. Я сказала ей, что это связано с моими личными делами, истинное происхождение компьютера скрыла. Она так и набросилась на него, обещала что-то сообщить мне завтра.
Фредерик выпил свой стакан залпом и стукнул им о стол.
– Послушай, Абигэль. Все это чистый бред. Ты проникаешь в дом человека, лежащего в психиатрической больнице, крадешь его компьютер, возвращаешься сюда с новым ожогом и татуировками на бедре, с которыми ты похожа на карту острова сокровищ, а теперь ты…
Абигэль подвинула к нему тетрадь и три рисунка, которые вынула из папки:
– Ты лучше взгляни.
Фредерик вздохнул и взял тетрадь. Знаки ни о чем ему не говорили. Потом он перевернул первый рисунок. Абигэль протянула ему и «Четвертую дверь».
– Ты не находишь это сходство странным?
– Рисунок навеян обложкой книги Хеймана, в чем проблема?
Она указала на второй рисунок. Фредерик перевернул и его. Лицо его помрачнело.
– Фигура в футбольной майке, с номером девять. Как Артур Виллеме… Я понимаю, отчего ты всполошилась, но ведь мы знаем, что Хейман вдохновлялся нашим делом, когда писал свою книгу. После плана «Тревога: похищение» вся Франция знает, как был одет Артур в вечер своего исчезновения.
– Да. Вот только эта подпись внизу, «Кро-Маньон», слово, которое фигурирует и в книге, – она открыла роман на странице 387, – как прозвище маленького Кантена, – это настоящее прозвище Артура. Так называл его дома отец. И Леа Жемчужинкой Любви называла только я.
– Откуда ты это знаешь?
– Я ездила к его родителям в Нант.
– Так… Похоже, конца сюрпризам не предвидится. Следующим номером ты сообщишь мне, что убила Фредди тремя пулями в голову?
– У меня не было выбора, я должна была удостовериться. Но это действительно еще не все.
Она показала ему последний рисунок:
– Это Николя Жантиль нарисовал в своей палате в психиатрической больнице. Смотри, это же татуировка Леа.
Абигэль вывела фотографию на экран своего мобильного телефона и положила его рядом с рисунком, который взял ее друг.
– Это прислал мне твой брат вчера вечером.
– Ты и его в это впутала?
– Он ничего не знает, я просто попросила у него фотографию, не объясняя зачем. Смотри. Кошка на правой лодыжке абсолютно идентична той, что нарисовал Жантиль. Форма, размер, все одинаковое!
Фредерик сравнил. Руки его задрожали. Это успокоило Абигэль: она была больше не одна перед непостижимым. Жандарм задумался, нервно крутя в руках телефон.
– О’кей… Попытаемся рассуждать здраво, хорошо? На этом рисунке изображена кошка с черно-белыми ушами, очень похожая на татуировку Леа. Но это всего лишь рисунок. И потом, такая картинка наверняка найдется в любом тату-салоне, она не уникальна. У сотен, тысяч людей может быть такая же.
Абигэль снова опустилась в кресло и покачала головой:
– Нет-нет. Черная кошка плюс Жемчужинка Любви – это характеризует Леа, так же как футбольная майка и Кро-Маньон – Артура. Две интимные подробности о похищенных детях оказываются в руках писателя, который отрезал себе десять пальцев в наказание. Он просит прощения, на видеозаписи слышен всхлип, похожий на детский. Черт побери, Фред, все это связано, и Хейман замешан в деле, я уверена!
– Ладно… Ты права, это странно. Но если вернуться к Леа, это только подтверждает тот факт, что писатель встретил ее в какой-то момент. Мы об этом уже говорили: он наверняка приезжал в Нор собрать информацию для своего романа, каким-то образом добрался до твоей дочери и поговорил с ней?
– И увидел татуировку на ее лодыжке? И еще встретил Артура в Нанте, тоже как бы случайно? Ты сам веришь в то, что говоришь?
Фредерик сунул ей под нос телефон и фотографию из Института судебно-медицинской экспертизы:
– А во что мне еще верить? Вот это – лодыжка Леа. Мы все были в институте той ночью шестого декабря две тысячи четырнадцатого года. Ты ведь опознала тела, не так ли?
– Да, да. Но… лицо было неузнаваемо.
Фредерик вздохнул:
– Вот оно что… Ты еще не смирилась с потерей. Ты во всем ищешь памятки о Леа, хоть что-то от нее живой. В тебе еще живет надежда. Но какая надежда, Абигэль? Ты знаешь исход, как и я.
– Говори что хочешь, но ты не можешь отрицать ни эти рисунки, ни тот факт, что Жантиль что-то знает.
– Я не отрицаю, и, если Жантиль как-то связан с нашим делом, поверь мне, мы это выясним. Но эти твои странные поиски не вернут тебе дочь. Какая-то сила в глубине твоей души пытается вернуть тебе смысл жизни. Ты гоняешься за химерой. Вот уже который месяц ты разрушаешь себя и психологически, и физически, а я чувствую себя бессильным зрителем. Что я могу сделать? Скажи мне. Только скажи, и я клянусь, что сделаю все возможное.
Абигэль прижалась к нему:
– Помоги мне найти истину.
55
В этом начале июня Абигэль еще не знала, что всего через несколько дней начнет обжигать себя сигаретами, сделает татуировки, купит «Четвертую дверь», разыщет писателя по имени Николя Жантиль и постепенно увязнет в расследовании, которое превзойдет все, что она могла вообразить.
Да, тогда она еще ничего этого не знала, она сидела на пляже Мало-ле-Бен, держа нос по ветру и глядя на побережье. Теплый ветер кружил песок на дюнах за ее спиной и колыхал ее бледно-зеленую тунику. Народу на берегу было немного. Горстка гуляющих да два-три воздушных змея.
