За ее спиной с криком взлетели чайки. Абигэль обернулась, посмотрела на вершину дюны. Ей показалось, что в солнечном свете вырисовывается силуэт. Она надела темные очки – нет, ничего. Но струйка песка стекала по склону. Чайки? Ветер?
Или что-то другое?
Уже несколько недель Абигэль постоянно преследовало ощущение, что за ней следят. Она часто вспоминала «Орля» Мопассана. Фредерик говорил, что она фантазирует, и, наверно, был прав. Но она так и не смогла забыть двух типов, явившихся к ней в дом, чтобы убить ее.
Виктор прямо перед ней зашел в море еще дальше, вода была уже ему по грудь. Абигэль почувствовала, как волоски у нее на руках встали дыбом. Каждая клеточка ее тела напоминала о драме, пережитой в тринадцать лет. Тогда все было так же: Северное море, волны. Два-три гребка – и больше ничего. Она пошла ко дну, в полном сознании, сдавленная змеем, который утянул ее в глубины. Соль и песок в глазах. Вода затекает в ноздри, заливает горло. Она пыталась задержать дыхание как можно дольше, пока не возникло жуткое ощущение, что вот-вот лопнет грудь. А потом пришлось открыть рот, наполнить легкие. Вдохнуть смерть.
Мать Виктора уходила все дальше, одна, глядя под ноги. Первая волна захлестнула мальчика. Абигэль встревоженно привстала. Несмотря на опасность, Виктор продолжал идти и, как она двадцать лет назад, вдруг скрылся под водой.
Она побежала, крича, но мать не реагировала, ветер дул в противоположную сторону и относил крики. Другие гуляющие были слишком далеко. Она остановилась у кромки воды, цемент страха потек в ее жилы, мускулы затвердели. Каменная глыба, да и только. Виктор вынырнул, отчаянно барахтаясь, и снова скрылся.
Абигэль рухнула руками и коленями в песок, как ребенок в панике. Она кричала, кричала и никак не могла войти в воду, коснуться ее. Хуже колючей проволоки. А море поднималось, волны накатывали, пенясь, одна за другой. Она увидела, как из воды высунулась рука, сжалась в воздухе, словно ловя кислород. Захохотала чайка, как будто издеваясь, а издалека уже бежала мать.
И вдруг другая рука рассекла пену и потянула Абигэль в волны. Железная хватка, вцепившись в затылок, держала ее под водой. Она открыла глаза и различила гладкий овал склонившейся над ней девочки без лица.
Она закричала, но изо рта вырвались только пузыри, и вода проникла ей в трахею и легкие.
Еще раз она познала, как страшно утонуть.
56
Абигэль проснулась, икая и надсадно кашляя. Она лежала на песке возле дюн, солнцезащитные очки сползли.
Солнце, волны, смерть.
Не раздумывая, она побежала к берегу, сначала во всю прыть, потом все медленнее, по мере того как выдыхалась, ища глазами мать мальчика. Она дала бы руку на отсечение, что Виктор и она тонули на самом деле и что ее пытались убить. Но тогда ее одежда бы намокла. Были бы крики, паника, «скорая помощь»…
Она дала волю слезам, не в силах больше выносить этих повторяющихся кошмаров, отравлявших ей жизнь. Всех этих людей, пытающихся ее убить, утопить, раздавить, будь они живыми или плодом ее воображения. Она даже не знала, были ли Виктор с матерью на этом пляже, или они ей только приснились.
Ей стало гораздо хуже в последние недели. Руки, испещренные следами от иглы, свидетельствовали о хаосе в ее голове, о ее неспособности жить в реальном мире, отличать истинные воспоминания от ложных. Был ли тому виной окаянный пропидол, все больше разрушавший ее психику? Или так проявлялся у нее посттравматический шок, связанный с аварией? Или все эти вопросы без ответов, эти потемки, окутавшие прошлое отца, расстраивали ее рассудок и сводили ее с ума?
Преисполненная печали, Абигэль поискала листок с двадцатью четырьмя буквами. Тщетно; его, видимо, унес ветер. Она отправилась в Лилль, кипя от ярости, узница болезни, которая была неизлечима.
Она приехала в город около четырех. Фредерик опять вернется поздно, усталый от звонков, от ложных тревог, от людей, которые доносили на соседей, видя в каждом похитителя, и усложняли им задачу. Абигэль постоянно думала о нем, об их отношениях, об их будущем. Ей нравилось быть с ним рядом, было уютно в его объятиях, но она до сих пор не ощущала жжения внизу живота, свойственного влюбленной женщине. Может ли пара родиться и выстроиться в страдании? Фредерик ведь уже так много перенес.
Как всегда по четвергам, она зашла в ближайший книжный магазин. Чтение… Лучшее убежище, когда все из рук вон плохо… Продавец встретил ее улыбкой. Это был не Антони Крево, а его коллега Давид Лебон. Она взглянула на новинки и забыла обо всем на свете, добравшись до стеллажей. Продавец подошел к ней и снял с полки книгу «Четвертая дверь».
– Вышла в конце марта, но мы только что ее получили. Я знаю, ты любишь открывать новых авторов. Думаю, тебе это может понравиться. Торговый представитель издательства очень ее расхваливал.
Абигэль взяла книгу:
– Это его первая?
– Вторая, насколько я знаю.
Она никогда не слышала ни об авторе, ни о романе. Обложка была интригующая: большая деревянная дверь, закругленная сверху и запертая на висячий замок. Она прочла текст на спинке обложки. Похищения, полицейское расследование, парочка сыщиков…
– Я ее беру. Скажу тебе, если мне понравится.
Она расплатилась, вернулась домой, положила книгу на диван и пошла заварить себе травяного чая. Стол в гостиной был заставлен множеством всевозможных вещиц. Было во Фредерике что-то старомодное, заставлявшее его ходить по барахолкам в поисках всякой всячины, покупать, загромождать квартиру, а потом перепродавать. Какая-то неосознанная мания копить бесполезные вещи. Он собирался на блошиный рынок – в качестве продавца – в этот уик-энд в компании Жизели и ее мужа. Выйдя на пенсию, их бывший эксперт-аналитик не теряла связи с отделом и была в курсе продвижения расследования.
Было 11 июня 2015 года, 18:40, когда Абигэль записала в свою тетрадь страшный сон, приснившийся ей на пляже в Мало. Как часто бывало с ней в эти последние дни, она не могла определить, где он начинался.
Она внимательно перечитала последние страницы тетради. Они позволяли ей смотреть на вещи объективно, не смешивая ложные воспоминания – из снов – с истинными. Ей всегда вспоминалась в такие моменты цитата из Арагона: «Всегда есть бодрствующий сон». Эти тетради обеспечивали ей прошлое. Ибо она сознавала, что однажды, быть может, и эти годы сотрутся из ее жизни из-за пропидола.
Позже она приступила к чтению книги. В истории было немало изъянов, да и стиль порой хромал. И все же очень скоро она ощутила озноб: героиня, внешне похожая на нее, потеряла родителей в автокатастрофе два года назад. Роман внезапно захватил ее, и она прочла еще страниц тридцать. Речь шла об исчезновении, каких немало в такого рода литературе.
Вернулся Фредерик с двумя коробочками суши и кантонского риса:
– Ужинаем по-китайски или попросту?
Он поцеловал ее с улыбкой и направился в кухню. Сколько помнила Абигэль, он редко приходил домой в хорошем настроении и еще реже выдавал старые шутки. Она вообще долго думала, что Фредерик был единственным на земле человеком, родившимся без чувства юмора, – что-то вроде генетической болезни, унаследованной им от отца.
