Они вошли в дом в соответствии с иерархией – Лара, Зимин, Ляжка последний. Над головой запел серебряный органчик, «Предчувствие Напалма» – опознал Зимин, хорошая, лирическая баллада, про любовь и верность, как один бобик ушел на войну и пропал без вести, а его квакушка ждала тридцать лет. А когда он ни с того ни с сего взял и вернулся, он ей совсем не понравился. Органчик пел хорошо, похоже.
– А здесь вот я живу, – похвастала Лара. – Я всегда так хотела жить.
– И я, мадам, – сказал Ляжка. – Хотел, только не мог. Злые люди не давали мне жить просто и счастливо.
Внутри оказалось светло. Вся мебель была светлая. Стены и потолок тоже светлые. И еще свету добавлялось оттого, что в доме была всего одна комната, одна большая комната, в которой в беспорядке были расставлены разные красивые вещи. Куклы-китайцы, вазы из Египта, лампы, пуфики, подушки-думки, леопардовые пледы, разноцветные стеклянные шарики, ветряные колокольчики и елочные игрушки самых фантастичных форм.
Беспорядок Зимина порадовал, Зимин вообще уважал всякий беспорядок. Вся его жизнь там, дома, была заранее проигранной борьбой с порядком в собственной комнате. Порядок, поддерживаемый матушкой, успешно теснил орды хаоса, столь милого сердцу Зимина. У Лары Зимину понравилось.
– Сладостный аромат мещанства, – Ляжка втянул воздух. – Берлогу тоже путево обставила, молодец, мне нравится. Не хватает только этого… ползучего агар-агара
[42]
.
– Да, – согласилась Лара. – Агар-агара нет. Зато есть много других прекрасных вещей. Я вам покажу.
– Моя бабушка работала на заводе «Вибратор», – сказал Ляжка. – Они изготовляли реле для зенитных ракет. Тут не хватает реле для зенитных ракет. Я тебе достану парочку, тогда твое жилище будет полностью завершено в дизайнерском смысле…
Лара посмотрела на Зимина, и Зимин треснул Ляжку по спине рукояткой плетки.
– Не забывайся, смерд! – сказал он Ляжке. – А то твой пыл укорочу я на расстояние языка!
– И уши упадут в салат, – буркнул Ляжка и вернулся на веранду. – И будет сердцу неспокойно…
Они остались вдвоем, Зимин и Лара, Зимин ощутил страх и с испугу задвигал челюстями.
Лара хмыкнула и провела экскурсию специально для Зимина. Она дотрагивалась пальцем до каждого важного предмета и объясняла его назначение:
– Это диван че. Диван, сделанный из шелка-че. На этом диване достаточно посидеть двадцать минут, и всю усталость как рукой снимет. И обретешь веру в себя. Попробуй.
Зимин попробовал, в самом деле снял усталость и сразу же обрел веру в себя. Лара присела рядом с ним, и это придало ему еще больше веры.
– А это ваза с чувствительными цветами. Они цветут всегда, когда ты счастлив или у тебя хорошее настроение. А ну, почувствуй себя счастливым.
Зимин напрягся и попробовал почувствовать себя счастливым, но у него получилось лишь с третьего захода. Он представил.
Утро. Вроде как срединная осень – уже холодно, но листья еще не опали. Воскресенье, народ еще спит, потому что вчера была суббота. Зимин медленно едет по городу. Но не на автобусе. На собственном немецком мотоцикле. Корнями уходящем еще во времена гитлеровской Германии. Такой есть далеко не у каждого, ой, далеко. Новенький двигатель работает совсем не слышно, шуррр, шуррр. Да на таком и через полсотни лет двигатель так же тихо будет работать, это же вечная вещь.
Зимин не спешит. Едет потихоньку. Не оттого, что выделывается, а оттого, что ему приятно осознавать под собой двухсотсильную, готовую вырваться при одном движении ручки газа мощь. Ползут мимо окраины, неразличимые пятиэтажки в тополях, среди которых прячется одна, заветная. Он разыскивает ее среди других таких же сестриц и останавливается возле третьего подъезда. Поднимается на пятый этаж и стучит брелоком в дверь, потому что звонить нельзя – проснутся родители. На третьем стуке в двери появляется щель и в нее на уровне замка высовываются два глаза. «Ты кто?» – спрашивают глаза. «Я к Лариске», – отвечает Зимин. «Это твой мотоцикл там?» – «Мой». Глаза вздыхают. «Лариску позови». – «Прокатишь меня потом, а то закричу». – «Лариску позовешь – прокачу. А ты кто?» – «Я брат», – сообщают глаза. Тут дверь распахивается и на пороге оказывается уже Лара. Она закутана в одеяло, но совсем не сонная. Зимин догадывается, что Лара проснулась уже давно и ждала. «Тебе чего?» – спрашивает Лара. «Едем», – говорит Зимин. «Куда это?» – «Как куда? На шашлыки. Договаривались ведь». – «А, тогда сейчас». Через две минуты Лара появляется в полном боевом облачении.
Она ждала.
Зимин и Лара спускаются по лестнице молча.
«Это твой?» – Лара удивлена. «Да, так». – «Классно. Куда едем?» – «На озеро». Зимин выдает Ларе шлем, запускает двигатель, и они несутся к озеру. Зимин не сдерживает газ, и Лара прижимается к нему в потоке плотного холодного воздуха.
Все это представилось Зимину в восьмую долю секунды, и в восьмую долю секунды он почувствовал себя счастливым – и в вазе зацвели веселым желтым цветом душистые одуванчики. На них сразу прилетели мохнатые шмели и принялись собирать мед.
– Странно, – сказала Лара. – А ну, дай-ка я.
Лара тоже почувствовала себя счастливой, только в вазе зацвели голубые тюльпаны и на них прилетели злые осы. Осы прогнали неуклюжих шмелей, ос здесь вообще было много.
– Интересно, твое счастье желтое, а мое голубое. А у Пашки вообще зеленое.
– Да он сам вообще зеленый, – Зимин щелкнул осу, и она в ответ предприняла попытку укусить его в палец. – Зелен мармелад. Лошара он. Дерёвня.
– А вон люстра-соловей, – Лара перевела тему. – Когда наступает вечер, она поет песни или сверчит сверчком.
– А «Анаболик Бомберс» она может?
– Она Штрауса может, – ответила Лара.
– Штрауса любой дурак может, – заметил Зимин. – Я одного барана знавал, он в ансамбле ложкарей участвовал, так он Штрауса мог на щеках сбацать. Даже Джа может так. А вот «Бомберсов» пусть сыграет, пусть ответит растущим запросам населения…
Люстра-соловей завертелась вокруг продольной оси, но «Анаболик Бомберс» у нее не пошел, люстра закашлялась и выдала вместо него длинную соловьиную трель. Трель усугубила иронически-лирическое настроение Зимина.
– Красиво, – сказал Зимин. – Пошел однажды в лес весной, хлебнуть березы сок, над лесом ветер пузырял и холодил висок… А потом у меня была жуткая аллергия и я покрылся красными прыщами. И ко мне прикладывали мазь…
Зимин подумал, что он становится похожим на Ляжку, несет какую-то гадость… Но остановиться было уже тяжело. Он посмотрел на Лару. Ему захотелось ее поцеловать. Но Лара все испортила.
– Пашке эта люстра особенно нравится, – сказала она. – И кресло-качалка.
– Он в нем качается? Ну, в смысле мускулатюр наращивает? Берет на трипак, с грудухи давит? Питается мясом игуан?
