Чтобы отвлечься, я принимаюсь разглядывать водилу. Сразу видно, человек на своем месте: спина и жопа как будто нарочно вылеплены, чтобы вписаться вот в это самое сиденье. Нормальный такой мужик, большой и усатый, с ненапряжной такой улыбочкой. Напоминает Брайана Деннехи, из старых фильмов, ну, вроде того, где в какой-то луже нашли яйца Чужих. Нас в школе было несколько человек, кто хотел, чтобы вместо отца у нас был Брайан Деннехи, ну, а вроде как вместо бабушки – Барбара Буш. Не чета моей сопливой бабуле. Но когда я смотрел все эти фильмы, папаша мой был еще жив, и я чувствовал, что вроде как предаю его тем, что хочу в отцы Брайана Деннехи. Кто знает, а вдруг какая-нибудь негативная энергия от этого и сыграла свою роль в том, что он умер. Кто знает?
Машина сворачивает на Вестхаймер: если сложить вместе четыре Гури-стрит, как раз будет то же на то же. Я стараюсь не обращать внимания на частоту собственного пульса, но она все равно зашкаливает. Вот, кстати, до сих пор не придумали от этой хуйни никакого лекарства. В кино, так там сердечный ритм у человека повышается только тогда, когда ему этого хочется – а здесь, у нас, вытворяет, зараза, что хочет. Просто какой-то пиздец Майлзу Дэвису, честное слово. Когда впереди появляется этот навороченный супермаркет, я несколько раз глубоко вздыхаю и задерживаю воздух в легких; огромный надувной спрут покачивается над тротуаром на каких-то не то тросах, не то канатах. И яйца у меня с писком карабкаются вверх, под самые гланды.
– Прямо здесь, у осьминога, – говорю я водителю.
На самом краю тротуара – стройная женская фигурка. Я вжимаюсь в сиденье, стараюсь сделать так, чтобы она не заметила меня прямо сейчас. Терпеть этого не могу, когда идешь с кем-нибудь на встречу, а тебя замечают за двадцать ёбаных миль: стоят и смотрят. И ты начинаешь чувствовать, что и ноги у тебя идут как-то не так, и плечи не развернуты должным образом, и вообще. И улыбка совершенно идиотская.
Тейлор Фигероа. В короткой юбке цвета хаки. Руки-ноги разлетелись небрежно и нежно из-под роскошных каштановых волос. Она замечает такси, и брови у нее тут же взлетают в поднебесье. А у меня желудок сжимается в кукиш и очень просится наружу.
– Семь восемьдесят, – говорит водитель.
Едва открывается дверца, ее прохладный запах ударяет мне в лицо: но заднее сиденье в такси такое низкое и продавленное, что вид у меня, выбирающегося из машины, такой, словно я пытаюсь вскарабкаться на Эверест. Тейлор тут же рисует на лице картинную улыбку, а я сражаюсь с рюкзаком, застрявшим в восточной части этой ёбаной тачки. Потом я роняю бумажник. Тейлор складывает руки на груди, а я тем временем роюсь в бумажнике, нахожу банкноту и вручаю водителю.
– С вас семь восемьдесят, – говорит водила, – а вы дали пять долларов.
Он показывает мне бумажку из окна, так, словно это кусок говна.
У меня на лбу высыпают бисеринки пота. Я пытаюсь нашарить в кармане какую-нибудь мелочь, но карман такой тугой, что и ладонь-то с трудом туда лезет. Ван Дамм оторвал бы себе на хрен руку, чем стоять вот так и корчиться, или, скажем, отшиб водиле репу на всю оставшуюся жизнь. Я же в конце концов вынимаю из отделения для крупных купюр десятку.
– Сдачу оставьте себе, – говорю я водиле, весь такой крутой и небрежный.
Тейлор подается вперед, чтобы чмокнуть меня в щеку, и опять застывает на полпути. Чертов водитель машет за стеклом бумажкой.
– Не забудьте свою пятерку.
– Я же сказал, оставьте сдачу себе.
– Вы уверены? Спасибо, огромное вам спасибо…
Ёб твою мать. Теперь Тейлор окончательно сбита с толку. Я тоже сбит с толку, наполовину разорен, и вдобавок ко всему Тейлор решает не навязывать мне лишних поцелуев. Но все ж таки мне достается более густая и пряная волна ее запаха, в котором есть могучая притягательная сила, драйв настоящей – взрослой – женщины, в том смысле, что трусики на ней, наверное, уже совсем не девичьи, может быть, шелковые, с глубоким вырезом, с кружевными вставками, и все такое. Может быть, в голубых полутонах или в таких, телесных. Она меня просто без ножа режет.
– Привет, – говорит она и проводит меня под спрутом. – Ты что, банк ограбил?
– А то. Рюкзак видала? Битком.
Теперь я не чувствую ничего, кроме усталости, как типичный хьюстонский хуй в типичный жаркий-летний-день. На носу у меня висит капелька пота. Тейлор оглядывает меня с ног до головы. Ее бездонные карие глаза суживаются.
– Ты хорошо себя чувствуешь?
– Да вроде как.
Звучит так, как будто мне уже просто по фигу, какое впечатление я произвожу на окружающих, но именно благодаря этой внезапно нашедшей на меня депрессии происходят странные вещи. Настоящие. В общем, судя по всему, между нами и в самом деле пробегает какая-то искра, искра настоящего взаимопонимания, как в кино или типа того. Она только что видела, как я выставил себя полным мудаком, и она прекрасно отдает себе отчет в том, что я отдаю себе в этом отчет. И такое впечатление, что от этого она как будто расслабилась, а вслед за ней расслабился и я. Вроде как лошадь перестала решать примеры на сцене. Сам того не желая, я, судя по всему, показал свое настоящее лицо: печальную морду псины, которую измолотили вдоль и поперек да и выгнали к чертям собачьим. Она тихо-тихо ведет меня в торговый зал, почтительно оберегая клочьями свисающие с моей души ошметки горя, потеки чужих слез.
– Так что все-таки стряслось, а, бродяга? – насмешливо спрашивает она, уже на эскалаторе.
– Блин, даже не знаю, с чего начать.
– Я все-все из тебя сейчас вытяну. – Она просовывает сухую хрупкую ладошку в мой слипшийся комок из потных пальцев и ласково тянет за собой сквозь толпу. – Сейчас глянем, не объявилась ли моя кузина, а потом сядем где-нибудь в укромном месте и выпьем соку. Для пущего взаимопонимания.
Соку. Для пущего взаимопонимания. Какая женщина! Я смотрю, как ее тугие маленькие ягодицы натягивают ткань юбки, левая, правая, левая, правая, и не видать даже полоски от трусиков – но крайней мере, невооруженным глазом. Я настолько охуительно в нее влюблен, что даже представить себе не могу, какие на ней трусики.
Мы приходим в отдел дамского трикотажа, где на витринах красуется вся эта переливчатая, кружевная, запредельная порнуха. Если честно, вид у витрин какой-то бурлескный, и вообще, такого рода зрелища не очень по мне. По мне – простые хлопчатобумажные бикини, какие девушка надевает, если не знает, что ты их увидишь. Я оглядываюсь на женщин в отделе. Сразу видно, что они буквально спят и видят, чтобы ты туда зашел.
– Не видать, – перегнувшись через витршгу, говорит Тейлор. – Чего и следовало ожидать. Может, начнешь рассказывать. Если тебе не хочется об этом говорить, я пойму…
– Да нет, я тебе все расскажу, только знаешь, тебе придется пообещать, что ты кое-что сохранишь в тайне. Такие вещи, которые нелегко будет держать при себе. Если не сможешь, скажи, я пойму.
Девушек, их от секретов за уши не оттащишь.
