Она просто сидит и смотрит на Брайана.
– Тейлор Фигероа, пожалуйста, назовите суду имя человека, который привез вас в Мексику.
– Эулалио Ледесма.
– Вопросов больше нет.
В верхней части лестницы появляется Лалли, весь в белом. Лицо у него недовольное. Желваки ходят, и на щеках залегли сердитые морщинки. Когда он спускается в ярко освещенный проход, вся публика оборачивается, чтобы на него взглянуть. Сразу видно, что они его обожают. Первым задает вопросы прокурор.
– Эулалио Ледесма, вы оказались в уникальных условиях, которые позволяли вам наблюдать обвиняемого сначала на правах близкого друга семьи, а потом – и я в этом совершенно уверен – на правах человека, проявляющего законное гражданское неравнодушие к судьбам окружающих…
– Ц-ц, прошу прощения, – прерывает его Лалли. – У меня назначена встреча с госсекретарем… Это у вас надолго?
– Я, конечно, не могу ручаться за сторону защиты, но сам постараюсь быть краток, – говорит прокурор. – Просто скажите нам, если не сложно: если бы вас попросили охарактеризовать обвиняемого одним словом, какое это было бы слово?
– Психопат.
– Протестую! – кричит Брайан.
– Протест принят – присяжные не будут принимать во внимание ни последний вопрос, ни данный на него ответ. – Судья перекатывает сердитый глаз на прокурора. – А господин советник будет и дальше отдавать себе отчет в том, что для молодого человека результатом этих слушаний может стать смертная казнь.
Прокурор пытается – жестом – показать присяжным, что связан по рукам и ногам, но очередная недовольная гримаса судьи мигом ставит его на место. И он, буквально на цыпочках, возвращается к Лалли.
– Может быть, вы расскажете суду, мистер Ледесма, не говорил ли обвиняемый лично вам чего-нибудь особенного насчет происшедшей в его школе трагедии?
Лалли поджимает губы с видом твоего лучшего друга, которому через секунду придется сказать своей матушке, что последнее печенье съел ты.
– Да нет, ничего особенного, – говорит он.
– А в его поведении ничто не выдавало его возможной причастности к этому преступлению?
Лалли набирает полную грудь воздуха. Он смотрит на меня влажными черными глазами и качает головой.
– Иногда по ночам он говорил во сне. Нижняя губа у него начинает заметно подрагивать.
– Или, скорее, стонал и произносил какие-то отрывочные фразы, ну, вроде: «Бах, – услышал я как-то раз. – Получи, мразь… Б-баааах…»
Из горла у него вырывается сдавленное рыдание. Над миром воцаряется минута молчания.
Прокурор роняет голову на грудь и выдерживает почтительную паузу. Потом говорит:
– Простите, что приходится вовлекать вас во все это…
Лалли, подняв дрожащую руку, обрывает его на полуслове.
– Все что угодно, лишь бы только вернуть покой этим несчастным душам.
В зале кто-то отчетливо всхлипывает. На лице у прокурора – ни следа былой адвокатской хитрожопости. И не только у него. На сотню миль вокруг все прониклись трепетом душевным. Проходит примерно лет восемьсот, после чего прокурор задает-таки очередной вопрос:
– Вы были свидетелем еще и того, как был убит Барри Гури?
– Я был ранен, и с того места, где упал, я видел, как обвиняемый побежал но направлению к офицеру Гури. До меня донеслись звуки стычки, потом – три выстрела…
Прокурор кивает и поворачивается к моему адвокату.
– Свидетель ваш.
Брайан поправляет галстук и подходит к свидетельской скамье. Тишина похрустывает, как косточки у ящерки.
– Мистер Ледесма, как долго вы работаете тележурналистом?
– Уже почти пятнадцать лет.
– А где вы работали?
– В основном в Нью-Йорке и в Чикаго.
– А в Накогдочесе?
Лалли хмурит брови.
– Н'хеет, – усмехается он, как мотор чихнул.
– Вам приходилось бывать в этом городе?
– Н'хеет.
Брайан одаривает его молниеносной понимающей улыбкой.
– А врать вам когда-нибудь приходилось, мистер Ледесма?
– Ц-ц…
– Да или нет?
– Н'х-хеет.
Мой адвокат кивает и оборачивается к присяжным. Он поднимает руку: в руке у него визитная карточка.
– Дамы и господа, я хочу показать свидетелю эту визитную карточку. В ней значится: «Эулалио Ледесма Гутьеррес, Президент и Специалист по Техническому Обслуживанию, Служба Медиатехники, г. Наког-дочес».
Его рука с карточкой закладывает плавный вираж по направлению к лицу Лалли.
– Мистер Ледесма, это ваша визитная карточка?
– Я'ха вас умоляю, – откидывает голову Лалли. И вдруг становится похож на допотопный паровозик.
Брайан смотрит на него самым пристальным из всех своих взглядов.
– У нас есть свидетель, который удостоверит, что эту карточку вы давали как свою собственную. Я задаю вопрос еще раз – это ваша карточка?
– Я же сказал – нет.
– Ваша честь, если можно, я хотел бы вызвать еще одного свидетеля для участия в этом допросе, с целью идентификации…
– Пожалуйста, – говорит судья.
Мой адвокат кивает кому-то в задней части зала. Скрипнув, отворяется двойная дверь, и двое служителей вводят в зал маленькую старушку-мексиканку. Брайан ждет, пока она доковыляет до края лестницы, и тут же разворачивается к Лалли, упершись обеими руками в перила.
– Мистер Ледесма, это ваша мать?
– Вы что, шутите? – поднимает брови Лалли.
– Лалли! Мой Лало! – кричит старушка. Она вырывается из рук служителей, но тут же цепляется ногой за обитый металлом край верхней ступеньки и падает на пол.
Судья поднимается с места и, нахмурившись, следит за тем, как старушку поднимают с пола. Она хнычет и пытается различить в общем гуле голос Лалли. Он сидит тихо. Морщинок у него на щеках становится в два раза больше.
Брайан дает залу угомониться и только потом обращается к старушке:
– Миссис Гутьеррес, прошу вас, скажите суду – это ваш сын?
– Это он.
Она тянет своих провожатых вниз но лестнице, потом нога ее промахивается мимо очередной ступеньки, и она повисает у них на руках. Судья втягивает губы, как будто только что наступил на колючку. Он внимательно всматривается в старушку, потом качает головой.
– Мэм, вы можете указать на вашего сына? Весь мир замирает, затаив дыхание.
– Лало? – зовет она. – Эу-лалио?
