– Джентльмены, прошу вас.
Он подозвал к себе остальных старших волшебников, и те сгрудились вокруг него.
– Можем ли мы вернуть его обратно, стерев все воспоминания о том, что здесь случилось, верно? – спросил он. – Мистер Тупс?
– Да, сэр. Гексу это по силам. Но, как я уже говорил, вмешиваться в его разум было бы неэтично.
– Ну, мне не хотелось бы, чтобы кто-нибудь здесь думал, что это неэтично, – строго заявил Чудакулли. Он обвел всех взглядом. – Возражения есть? Прекрасно. Видите ли, я поговорил с Гексом и хотел бы кое-что оставить в его памяти. Все-таки мы перед ним в долгу.
– Неужели, сэр? – спросил Думминг. – А от этого не станет хуже?
– Я хочу, чтобы он знал, ради чего мы все это проделали, – пусть хотя бы на одну секунду!
– Ты уверен, что это хорошая идея, Наверн? – спросил профессор современного руносложения.
Аркканцлер засомневался.
– Нет, – ответил он. – Но это моя идея. Так что мы так и сделаем.
Глава 24
Нехватка сержантов
Что такого особенного было в викторианской Англии, что послужило причиной ее прогресса и обилия изобретений и новшеств? Чем она отличалась от России, Китая и остальных стран, где XIX век, судя по всему, характеризовался застоем – когда накапливалось богатство, но ощущалась нехватка среднего класса из инженеров, морских офицеров, духовных лиц, ученых? Мы не ожидаем получить на это простой ответ, в виде единственной хитрости, которая была открыта в викторианской Англии, но оставалась неизвестной в других странах. Это удовлетворило бы врожденное человеческое желание найти тонкую цепь причинных связей, но, как мы уже убедились, история устроена иным образом.
В то же время нельзя было бы считать удовлетворительным простое перечисление частных причин – таких, как Ост-Индская компания; великолепный хронометр Гаррисона, обогативший Британскую империю и давший возможность знатным семьям без особого риска отправлять своих младших сыновей в дальние уголки Империи, откуда они возвращались мудрыми и богатыми; квакеры и другие инакомыслящие сектанты, к которым англиканская церковь относилась вполне терпимо; последователи Лунного общества, в том числе Королевское и Линнеевское общества; колледж подмастерьев; парламент и видимость демократии, благодаря которой из младшей аристократии, вернувшейся в Империю, чтобы основать, например, мелкую фабрику в Манчестере, возник средний класс; ремесленники, которые переезжали в города, чтобы найти там приличную работу. Этот список можно было продолжить, сделав его раз в десять длиннее – впрочем, в большинстве случаев мы не уверены в подлинной причинной связи этих событий. Но даже будь в нем таких «причин» раз в десять больше, нам все равно пришлось бы далее ссылаться на них как на «все вышеперечисленное».
И чем являются эти факторы – причиной или следствием исторических событий? Едва ли разумно отвечать на этот вопрос «да» или «нет» – скорее всего, это «и то, и другое». В современном аналоге данного вопроса спрашивалось бы: стали ли космические инженеры и ученые причиной успеха фильмов о космосе и научно-фантастических романов или это ранние научно-фантастические романы с их чувством трепета перед бескрайними просторами и загадочностью космоса разожгли в тех инженерах, когда они были еще молоды, стремление претворить вымысел в действительность? Конечно, здесь имело место и то, и другое.
Первые викторианские подмастерья, занимавшиеся гончарным делом, сталеплавлением и даже кладкой кирпичей, пользовались уважением своих наставников и уважали их сами. Вместе они заложили несокрушимые памятники для будущих поколений. Точно так же первые поезда и каналы объединили крупные города между собой, а заводы – с их поставщиками и потребителями. Эта транспортная система подготовила почву для удивительной экономической сети, которую эдвардианская Британия унаследовала от викторианской. Данные системы не были неподвижными достижениями, чтобы можно было ими восхищаться. Постоянно меняясь, они обладали динамикой и являлись не только достижениями, но и – в равной степени – процессами. Они изменили образ мышления последующих поколений о том, где и как они жили. Даже сегодня наши города во многом опираются на то, что создано викторианцами, – особенно это касается водоснабжения и водоотведения.
Одни изменения привели к другим. Совмещение причин и следствий – это пример того, что мы называем комплицитностью
[79]. Этот феномен возникает, когда две концептуально разные системы рекурсивно взаимодействуют между собой и многократно изменяют друг друга, то есть соэволюционируют. В итоге обе, как правило, попадают в области, куда не имели доступа в одиночку. Но комплицитность – это «взаимодействие», при котором системы не просто объединяют усилия ради какого-нибудь совместного достижения, но и сами в итоге испытывают значительное воздействие. Оно гораздо более глубинно и может все полностью изменить. И даже способно стереть свое происхождение, после чего от исходных отдельных систем ничего не останется.
Именно таковыми являлись социальные нововведения, вызванные (вероятно, но не исключительно) викторианской изобретательностью и настойчивостью. Наличие отбора и тот факт, что лучшее развитие наблюдается при лучшем управлении лучшими частями развивающихся систем, стало причиной возникновения рекурсии. Следующее поколение, вдохновившись успехами предыдущего и его замечательными ошибками, построило лучший мир. То, что можно было бы назвать «синдромом Евротоннеля», довольно часто наблюдается в капиталистических и демократических странах – но не в тоталитарных и даже не в таких, как, скажем, современные арабские государства или Индия XX века. И тем более не в России или Китае XIX века, которые при всем своем богатстве не имели представительного среднего класса.
В Викторианскую эпоху средний класс уважали и рабочие, которых они эксплуатировали – от чего выгоду получали и те, и другие, – и аристократы, чьи постепенно расширяющиеся интересы все явственнее ориентировались на международную торговлю. Политические системы России и Китая были лишены экономически развитого, владеющего некоторыми активами среднего класса, который мог бы, последовав моде, поддерживать романтические, мечтательные затеи. Британцы и сегодня поддержат идею Евротоннеля или аппарата «Бигль-2», предназначенного для посадки на Марс, – потому что от этого веет романтикой и даже героизмом, хотя и не позволяет рассчитывать на значительную прибыль. Многочисленные исторические сведения говорят о том, что первые шаги в строительстве какого-нибудь большого тоннеля, как правило, проваливаются в финансовом плане – хотя позже его все-таки достраивают, причем нередко после ряда попыток поддержать разоряющееся предприятие. Затем его остатки выкупают за бесценок, в некоторых случаях – национализируются или частично финансируются государством или еще каким-нибудь крупным лицом, в результате чего это предприятие опирается на плечи другого. Лишь искусственная экономика позволила выжить компаниям, занимавшимся строительством Евротоннеля – по крайней мере, тем, которые участвовали с британской стороны, где все работы были проведены частными предприятиями.
