— Пошли, что ли?
Зинка вздохнула.
— Это кто ж тебя так? — спросил Ямщик. — Кто у тебя зеркало-то не занавесил, а?
Зинка не ответила.
— Заблудилась, значит? Не доехала до кладбища?
Зинка шмыгнула носом.
— А от меня ты чего хочешь?
— Ы-ы, — сказала Зинка.
Глава шестая
И вот я стою в углу,
Глядя на комнату и мебель
В дешевом подражании отчужденью и горю,
И вот мы идем на кухню
За выпивкой и сигаретой,
Так и не решив, кем же быть — шутом или вором.
Питер Хэммилл, «Отражения в зеркале»
1
Песня о встречном
— Нас утро встречает прохладой,
Нас ветром встречает река.
Кудрявая, что ж ты не рада
Веселому пенью гудка?
Тележка подпрыгивала на колдобинах. Утро? Какое утро, вечер на дворе! Бедняга лязгала, дребезжала, вихлялась из стороны в сторону. Мы, жаловалась она, честные магазинные тележки, вообще плохо приспособлены к перемещениям по пересеченной местности, даже если эта ваша местность — городской асфальт. Вы тот асфальт видели? Ездили по нему?! Жалобы пропадали втуне — ни лязг, ни выбоины, на которых тележку заносило, Ямщика нисколько не раздражали.
— Не спи, вставай, кудрявая!
В цехах, звеня,
Страна встает со славою
На встречу дня…
Кудрявая Зинка не спала, но тащилась медленней обычного — сказывался нервный срыв. Ямщик еле сдерживался, чтобы не рвануть вперед, оставив позади вялую покойницу. После кошмарного лабиринта любой факт, подтверждающий надежность бытия, приводил его в ликование. Да это просто благословение господне! Шагаешь по улице — и попадаешь туда, куда намеревался. Дребезг тележных сочленений конкретен, он не дробится на тысячи отражений, не возвращается блудливым эхом. Корявый, треснувший в центре бугор под ногой? Гип-гип-ура! По крайней мере, знаешь, обо что споткнулся. Причины, следствия — все на месте, всё честь по чести. Занесло тележку? Выровняем. Приложил усилие — получил результат: на какой рассчитывал, а не какой попало. До посещения супермаркета Ямщику и в страшном сне не привиделось бы, что зазеркалье — постылое, кишащее каверзами! — может показаться ему родным домом. Теперь же он знал: есть места и пострашней. А тут… Светятся окна домов, лужицы затянуло стеклистым ледком, блестят стекла машин, проезжающих мимо — отражений хватает, улица как на ладони…
— И радость поет, не скончая,
И песня навстречу идет,
И люди смеются, встречая,
И встречное солнце встает…
Тележка заупрямилась. Ямщик хотел налево, тележка — направо. После ожесточенной, но, к счастью, краткой борьбы человек одержал верх над строптивым устройством — и застыл, слыша, как гаснет протестующий скрип, настороженно вглядываясь в сумерки переулка. Что там шевелится? В подворотне, да? Булыжная мостовая, мокрый отблеск, и по чешуе булыжника скользят бурые тени, вряд ли принадлежащие редким прохожим…
— Извини, не понял, — Ямщик похлопал тележку по пластику, нагретому ладонями. Так успокаивают живое существо. — Ты предупреждала. Ничего, обожди здесь.
Зинка с Арлекином восприняли сказанное на свой счет: остановились, глядя на него. Вот и славно. Ямщик встал у входа в переулок, потянул из-за пояса рогатку. Любимое развлечение в школьные годы чудесные: три часа стрельбы ежедневно — и к концу летних каникул ты с пятнадцати шагов навскидку сносишь горлышко у аптекарского пузырька. Разумеется, он давным-давно растерял былые навыки — пришлось восстанавливать, благо «дракоша», темпераментная итальяночка «Dragon advance», добытая из витрины магазина «Сафари», была не чета школьной деревенщине-самоделке. Ортопедическая рукоятка, вороненый рогач из стали, складной упор, удобная растяжка…
Горлышко у пузырька мы, может, и не сшибем, но кое-кому сегодня не поздоровится!
Они надвигались облавным полумесяцем: три центральных кати-горо̀дца, не скрываясь, с нарочитой медлительностью катились посередине мостовой — отвлекали на себя внимание. Остальные подкрадывались с боков, прячась в размытых, пульсирующих тенях под стенами домов. Центр полумесяца заметно просел, отделен от Ямщика доброй полусотней шагов. Зато фланговые «рога» выдвинулись вперед, норовя взять жертву «в клещи».
Сами по себе кати-городцы — твари безобидные, даже пугливые: прячутся, контакта избегают, на свету показываются редко, предпочитая тень. Другое дело, когда кати-городец заражен пиявками — Ямщик всерьез предполагал, что у пиявок, собравшихся вместе в достаточном количестве, возникает что-то вроде зачатков коллективного разума; как минимум, стайный охотничий инстинкт.
— Горячее и бравое
Бодрит меня,
Страна встает со славою
На встречу дня…
Он выставил упор рогатки. Пальцы левой руки удобно легли в выемки рукояти. Расстегнув объемистый карман куртки, Ямщик перебрал в горсти гладкие стеклянные шарики: против кати-городцев, носителей пиявок, стекло работало эффективней металла. Продолжая отслеживать стаю, вложил шарик в «кожанку» рогатки («кожето̀к», говорили в школе).
— Бригада нас встретит работой,
И ты улыбнешься друзьям,
С которыми труд и забота,
И встречный, и жизнь пополам…
Выстрел навскидку, как в детстве. На прицел — меньше секунды. Мягкий шелест спущенной резины. Миниатюрная шаровая молния, высверк в масляных электрических отсветах. Головной кати-городец — перекати-поле размером с футбольный мяч — распался, раскатился по тротуару гурьбой колючих шариков: ни дать ни взять, осыпь плодов платана. Три секунды на перезарядку и натяжку. Выстрел. Три секунды. Выстрел. Три секунды.
Выстрел.
— За Нарвскою заставою
В громах, в огнях,
Страна встает со славою
На встречу дня…
Ямщик был в ударе. Он бил без промаха, сея воистину скоропалительное опустошение в рядах противника. Каждое попадание стеклянного ядра, каждый шар, разлетевшийся в клочья, вызывали в душѐ вспышку злого ликования. Так тебя, погань! Получи! А ты куда?! Н-на! Страх, пережитый в супермаркете, требовал выхода, разрядки — и нападение кати-городцев пришлось как нельзя кстати.
«Только массовые расстрелы спасут Родину!»
Переносчиков пиявок Ямщику доводилось отстреливать и раньше, но впервые он делал это с таким удовольствием. Паника, хаос перемещений, неуклюжие прыжки — возмездие настигало кати-городцев всюду. Один раз Ямщик все же промазал — ударившись в стену, ядро взорвалось радужным крошевом осколков — и троица кати-городцев, воспользовавшись паузой, рванула в психическую атаку. Эти выглядели особенно мерзко: клубки спутанных, отроду не мытых волос, ожившие колтуны.
