Дебора повернулась ко мне и приподняла одну бровь.
— Кафка? — повторила она.
— Он думает, что он таракан
[25], — объяснил я ей.
— Я всего лишь тупой коп, Джерри, — начала она. — И не знаю ничего про Кафку. Но зато сразу распознаю улику, если вижу ее. И знаете что, Джерри? Эти улики я вижу в вашей квартире на каждом шагу.
— Но я же не делал ничего плохого, — взмолился он.
— Хорошо, — сказала Дебора, пожав плечами, — тогда помогите мне разобраться, каким образом все это оказалось в вашей квартире.
— Это сделал Уилкинс, — проговорил он, и выглядел при этом таким удивленным, словно это сказал кто-то другой.
— Уилкинс? — повторила Дебора, глядя на меня.
— Профессор из соседнего кабинета? — спросил я.
— Да, верно.
— А зачем ему это понадобилось?
— Мы оба претендуем на штатные должности, — пояснил он. — А возьмут только одного.
Дебора посмотрела на него так, словно он предложил ей станцевать голой.
— Одного, — наконец сказала она, и в ее голосе слышалось удивление.
— Да! — обороняясь, воскликнул он. — Это же самый важный момент в любой академической карьере.
— Настолько важный, что из-за него можно убить? — спросил я.
Он тупо уставился на пятно на столе.
— Это был Уилкинс, — твердил Голперн.
Дебора целую минуту глядела на него с таким выражением, словно она тетя, а он ее любимый племянник. В ответ он тоже посмотрел на нее, а потом моргнул, бросил взгляд на стол, на меня и опять на стол. Пауза затягивалась, и он снова воззрился на Дебору.
— Ну что ж, Джерри, — сказала она. — Если это все, что вы можете сказать, то, по-моему, вам пора звонить своему адвокату.
Голперн вытаращил на нее глаза, не зная, что сказать. Дебора поднялась с места и направилась к двери, я пошел за ней.
— Попался, — злорадствовала она в коридоре, — этот сукин сын готов. Гейм, сет, матч.
Она излучала такой солнечный оптимизм, что я не удержался:
— Если это был он.
Ее лучезарная улыбка просто ослепила меня.
— Ну конечно, он, Декс. Господи, перестань заниматься самоедством. Ты проделал отличную работу, и мы сразу поймали того, кого надо.
— Наверное, — промямлил я.
Дебора наклонила голову на одну сторону и уставилась на меня, абсолютно самодовольно улыбаясь.
— Что с тобой, Декс? — спросила она. — Из-за свадьбы трясешься?
— Да нет, — сказал я. — Жизнь складывается как надо, все путем. Просто… — И тут я запнулся, потому что не знал, что «просто». Меня тревожила непоколебимая иррациональная уверенность, что здесь все не так.
— Понимаю, Декс, — сказала она каким-то очень добрым голосом, и мне стало еще хуже. — Кажется, все слишком просто, верно? Но ты подумай, сколько дерьма мы выгребаем каждый день, когда занимаемся другими расследованиями. Нет ничего странного в том, что иногда нам везет, ведь правда?
— Не знаю, — ответил я, — просто чую, что здесь все не так.
Она нахмурилась.
— С таким ворохом доказательств не в пользу этого парня всем наплевать, кто что чует, Декс, — сказала она. — Давай отвлекись и порадуйся хорошо проделанной работе.
Отличный совет, но я не мог ему последовать. Несмотря на отсутствие знакомого шепота, я все же должен был кое-что сказать.
— Голперн ведет себя так, словно говорит правду, — тихо проговорил я.
Дебора пожала плечами:
— Он псих. И это не моя проблема.
— Но если у него с головой не все в порядке, почему это проявилось именно сейчас, ни с того ни с сего? Я хочу сказать, ему тридцать с хвостиком, и что, это первый раз? Как-то не сходится.
Она похлопала меня по плечу и снова улыбнулась:
— Хорошая мысль, Декс. Садись за компьютер и проверь его прошлое. Уверена, мы что-нибудь нароем. — Дебора бросила взгляд на часы. — Займешься после пресс-конференции, ладно? Пошли, нельзя опаздывать.
И, повинуясь чувству долга, я последовал за ней, удивляясь тому, как легко всегда нахожу себе дополнительную работу.
Деборе была оказана огромная честь проводить пресс-конференцию. Капитан Мэттьюз скрепя сердце предоставил ей эту возможность. Моя сестра впервые выступала в роли главного детектива, ведущего громкое дело, вокруг которого поднялся такой ажиотаж в прессе, и хорошо усвоила, как надо себя вести и что говорить, чтобы попасть в вечерние новости. Улыбка сошла с ее лица, как и следы любых других эмоций; она использовала стандартные фразы вымуштрованной копессы. Только тот, кто знал ее так же хорошо, как я, мог сказать: за маской этого деревянного лица кипело бурное ликование.
И вот я стоял в сторонке и смотрел, как Дебора выдает одну блестяще отточенную фразу за другой, и все сводились к ее уверенности в том, что она арестовала подозреваемого в ужасном убийстве в университете. Как только она получит подтверждение его вины, ее друзья в средствах массовой информации узнают об этом первыми. Она была горда и абсолютно довольна собой. С моей стороны было бы чистым безумием даже намекнуть на нестыковки в доказательствах вины Голперна, тем более я еще не знал, что это за нестыковки и есть ли они.
Почти наверняка она была права: Голперн виновен, а я глупец и брюзга, сброшенный с трамвая разума исчезавшим Пассажиром. Именно его отсутствие не давало мне покоя, а не какие-то нестыковки в доказательствах вины подозреваемого по делу, которое ничего для меня не значит. Почти наверняка…
Ну вот, опять «почти». Всю свою жизнь до этого момента я прожил в абсолютных категориях, не имея дела с «почти», и то, что я больше не слышал уверенного голоса, которому я подчинялся без сомнений и колебаний, выбивало меня из колеи и выводило из равновесия. Я начал осознавать, каким беспомощным стал без Темного Пассажира. Теперь даже то, что я делал при свете солнца, казалось сложным.
Вернувшись в свой закуток, я сел в кресло и, закрыв глаза, откинулся назад. «Эй, есть кто-нибудь?» — с надеждой спросил я, но никто не отозвался. Оцепенение прошло, осталась пустота, которая теперь ныла. Поскольку работы не было, ничто не могло удержать меня от эгоцентричной жалости к себе. Я оказался один в темном и жестоком мире, полном таких же чудовищ, как я сам. Или таких, каким был.
Куда делся Пассажир и почему он бежал? Если нечто отпугнуло его, что оно собой представляет? Что могло испугать сущность, которая вообще живет тьмою, которая проявляет себя в тот момент, когда ножи вынимаются из ножен?
Это порождало другое соображение, еще менее приятное: если предполагаемое нечто изгнало Пассажира, то последовало ли оно само за ним? Или все еще идет за мной по пятам? Нахожусь ли я в опасности, не имея шансов защититься, не обладая возможностью узнать о нависшей надо мной смертельной угрозе до тех пор, пока не почувствую ее дыхание у себя за спиной?
