В музее было полно людей, собиравшихся кучками в разных местах в поисках знаний или туалета. Большинство из них — в возрасте от двух до десяти лет, и примерно на каждых семерых детей приходился один взрослый. Дети напоминали стаю цветастых попугаев, которая с громкими криками налетает то на один экспонат, то на другой, и хотя вопили они минимум на грех разных языках, звучало это совершенно одинаково. Таков уж международный детский язык.
Мне показалось, что Коди и Эстор эта многоголосная толпа пугала, поэтому они жались ко мне. Приятный контраст по сравнению с духом приключений, который управлял ими почти все остальное время, и я решил немедленно воспользоваться представившейся возможностью, подведя их к витрине с пираньями.
— Как они выглядят? — спросил я.
— Страшные, — ответила Эстор. — Они целую корову могут слопать.
— А если вы плывете и видите пираний, что вы сделаете? — продолжил я.
— Убьем, — сказал Коди.
— Их слишком много, — возразила Эстор. — Надо от них бежать и не приближаться к ним.
— Значит, как только вы увидите таких страшных рыб, то или убьете их, или убежите? — уточнил я. Они оба кивнули. — А если бы эти рыбы были умные, что бы они тогда сделали?
— Замаскировались, — хихикнула Эстор.
— Точно, — сказал я, и даже Коди улыбнулся. — А как они могут замаскироваться, по-вашему? Наденут парик или бороду?
— Декстер, — четко произнесла Эстор. — Это же рыбы. А рыбы не носят бороду.
— А, — протянул я. — Значит, они захотят быть похожими на других рыб?
— Конечно, — сказала она так, словно я слишком глуп, чтобы понимать длинные слова.
— А на каких рыб? — спросил я. — На большущих? На акул?
— На нормальных, — сказал Коди. Его сестра секунду смотрела на него, а потом кивнула.
— На таких, которых много в том месте, где они живут, — добавила она. — Чтобы не отпугнуть тех, которых они хотят съесть.
— Угу, — одобрительно кивнул я.
Они оба недолго смотрели на рыб молча. И первым осенило Коди. Он нахмурился и посмотрел на меня. Я воодушевляюще улыбнулся. Коди пошептался с Эстор, и та оцепенела. Она раскрыла рот, желая добавить еще что-то, но потом передумала.
— Ого, — сказала она.
— Да, — сказал я. — Ого.
Она поглядела на Коди, который снова смотрел на пираний. И снова дети ничего не произнесли вслух, но в этом молчании заключалась целая беседа. Я решил, пусть все идет как идет, и тут они снова посмотрели на меня.
— И что же мы узнали от пираний? — спросил я.
— Не будь страшным, — сказал Коди.
— Надо казаться нормальным, — неохотно добавила Эстор. — Но, Декстер, рыбы ведь не люди.
— Вот именно, — сказал я. — Люди выжили благодаря тому, что научились вовремя распознавать опасность. Рыба попадается. А мы так не хотим. — Они серьезно посмотрели на меня, а потом снова на рыб. — Так что же еще мы узнали сегодня?
— Не попадайся, — ответила Эстор.
Я издал вздох облегчения. Начало положено, но сделать еще предстоит многое.
— Ну, пошли, — поторопил их я. — Посмотрим другие экспонаты.
С этим музеем я был знаком плохо — наверное, потому, что раньше у меня не было детей, с которыми я мог бы прийти сюда. Так что я, безусловно, оказался провидцем, определив отправную точку, с которой они могут начинать освоение необходимых навыков. Эти пираньи оказались подарком судьбы, честное слово: вовремя попались на глаза, а мой гениальный мозг смог направить урок в нужное русло. Отыскать следующее счастливое совпадение оказалось сложнее, целых полчаса мы пробирались сквозь толпу оголтелых детей и сердитых родителей к экспозиции со львами.
И снова свирепая внешность и репутация сделали свое дело, и Коди с Эстор остановились перед витриной. Это, конечно, были чучела львов, которые вместе с картиной, изображающей ландшафт, называются диорамой, и они привлекли их внимание. Самец с открытой пастью и сверкающими клыками гордо возвышался над газелью. Рядом стояли две львицы и львенок. Экспонаты сопровождало двухстраничное описание, и где-то посередине второй страницы я обнаружил то, что искал.
— Итак, — воодушевленно начал я. — Правда, хорошо, что мы не львы?
— Да, — сказал Коди.
— Тут говорится, — продолжал я, — что когда самец занимает главное место в львиной семье…
— Это называется прайд, Декстер, — подколола меня Эстор. — Я знаю, видела в «Короле-льве».
— Хорошо, — одобрил я. — Когда власть в прайде захватывает новый папа-лев, то он убивает всех детенышей.
— Ужасно, — сказала Эстор.
Я улыбнулся, чтобы продемонстрировать ей свои острые зубы.
— Нет, совершенно естественно, — возразил я. — Это самозащита, он хочет быть уверен, что власть перейдет к его детенышам. Многие хищники так поступают.
— А при чем тут мы? — поинтересовалась Эстор. — Ты же не убьешь нас, когда женишься на маме, да?
— Конечно, нет, — уверил ее я. — Вы же теперь мои детеныши.
— А тогда что? — спросила она.
Я раскрыл рот, чтобы объяснить ей, и вдруг ощутил, как земля уходит у меня из-под ног. Рот был открыт, но я не мог произнести ни слова, потому что в моем мозгу крутилась мысль настолько невероятная, что я не находил в себе сил опровергнуть ее. «Многие хищники так поступают, — услышал я собственные слова. — Чтобы защититься».
Что бы ни делало меня хищником, оно обитало в Темном Пассажире. А теперь нечто отпугнуло Пассажира. Такое вполне вероятно, так что…
Что — что? Новый папочка Пассажир угрожал моему? В своей жизни я сталкивался со многими людьми, у которых за плечами виднелись тени, очень напоминавшие моего темного гостя, но не происходило ничего сверхъестественного, — они просто узнавали друг друга и обменивались неслышными порыкиваниями. Эта мысль настолько нелепа, что было бы глупо обсуждать ее — у Пассажиров не может быть папочек.
Или может?
— Декстер, — позвала меня Эстор. — Ты нас пугаешь.
Признаться, я и сам себя напугал. Мысль о том, что у Пассажира есть папочка, преследующий его с убийственными намерениями, поражала своей глупостью, но куда все-таки делся Пассажир? Я не шизофреник, и мы оба с ним были в этом уверены. То, что он куда-то ушел, доказывало его независимое существование.
И также означало, что Пассажир откуда-то появился. Он существовал и до меня. Но кто-то ответствен за его возникновение, кого-то можно назвать родителем или чем-то вроде этого.
— Земля вызывает Декстера, — сказала Эстор, и я понял, что все еще стою как вкопанный, в несвойственной мне глупой позе зомби с открытым ртом.
— Да, — отозвался я, — извини, просто задумался.
