— В субботу утром. Около пятнадцати минут одиннадцатого. На этом самом месте. — И я указал на чашку, которая все еще стояла на столе: — На ней мои отпечатки.
Дебора смотрела на меня с недоверием и качала головой.
— Ты знал этого парня, — сказала она. — Он был твоим другом?
— Я нанял его организовывать мою свадьбу, — ответил я. — Он, как мне сказали, хороший специалист.
— Угу, — учла Деб. — И что ты делал здесь в субботу утром?
— Он повысил цену, — объяснил я, — вот и пришлось пожаловать сюда, чтобы попытаться уговорить снизить ее.
Она оглядела квартиру и бросила взгляд из окна на вид стоимостью миллион долларов.
— Сколько он требовал?
— Пятьсот долларов за порцию, — ответил я.
Ее голова крутанулась ко мне.
— Богомать, — выругалась она. — За что?
Я пожал плечами:
— Он мне не сказал и цену тоже не снизил.
— Пятьсот долларов за порцию? — воскликнула Дебора.
— Дороговато, да? Вот так.
Деб долго жевала губу не моргая, а потом схватила меня под руку и отвела подальше от Камиллы. Мне была видна лилипутская ступня, выглядывавшая из двери кухни, где дорогостоящего покойника настигла безвременная кончина, но Дебора затащила меня в дальний конец комнаты.
— Декстер, — сказала она, — поклянись, что это не ты его укокошил.
Как я уже говорил раньше, я не испытываю настоящих эмоций. Я долго и упорно тренировался, чтобы мои реакции в определенных обстоятельствах нельзя было отличить от подлинно человеческих, но на сей раз меня застали врасплох. Какое выражение лица подобрать, когда сестра обвиняет тебя в совершении убийства? Шок? Гнев? Удивление? Насколько я знаю, его нет ни в одном учебнике.
— Дебора, — с укоризной произнес я. Не блестяще, но это все, что пришло мне в голову.
— Потому что такое я тебе с рук не спущу, — предупредила она. — Точно не спущу.
— Да я бы ни за что, — сказал я. — Это же не… — Я покачал головой — это действительно нечестно. Сначала меня кинул Темный Пассажир, а теперь моя сестра и мои мозги тоже. Все крысы разбегались, пока судно Декстера медленно погружалось на дно.
Я сделал глубокий вдох и попытался организовать судовую команду, чтобы та начала вычерпывать воду. Моя сестра была единственным человеком на земле, который знал, что я представляю собой на самом деле, и, несмотря на то что Деб никак не могла привыкнуть к этой мысли, я думал, она имела представление о границах осторожности, которые установил для меня Гарри, и о том, что я никогда их не переступлю. Видимо, я ошибался.
— Дебора, — начал я, — мне бы никогда…
— Хорош, — отрезала она. — Мы оба знаем, что ты мог это сделать. Ты был здесь в то самое время. И мотив у тебя подходящий — не платить же ему пятьдесят штук. Либо так, либо это сделал парень, сидящий в тюрьме.
Будучи не совсем человеком, я сохранил чистый разум, не тронутый эмоциями. Но сейчас у меня складывалось впечатление, словно мои глаза застилает туман. С одной стороны, мне было обидно, что она подозревала, будто я могу совершить нечто настолько неаккуратное, а с другой — хотелось убедить ее, что я этого не делал. И еще уверить ее в том, что если бы я решился на это, то она никогда в жизни не узнала бы, однако говорить так было недипломатично. Поэтому я сделал еще один глубокий вдох и ограничился одним словом:
— Клянусь.
Сестра смотрела на меня долго и в упор.
— Серьезно, — добавил я.
Наконец она кивнула и сказала:
— Ладно. Конечно, лучше, чтобы это была правда.
— Это правда, — уверил ее я. — Я этого не делал.
— Угу, — отозвалась она. — А кто тогда?
Нет, серьезно, где справедливость? Я имею в виду, в жизни. Я тут стою и открещиваюсь от убийства, в котором меня обвиняет собственная сводная плоть и кровь, и в то же время по ее просьбе пытаюсь раскрыть это преступление. Я любовался гибкостью ее психики, которая позволяла Деборе выполнять такую мозговую акробатику, но желал бы, чтобы свое творческое мышление она направила в какое-нибудь другое русло.
— Понятия не имею, — сказал я. — И я… и мне в голову не приходят никакие, м-м, идеи на этот счет.
Она посмотрела на меня очень тяжелым взглядом:
— А почему я должна тебе верить?
— Дебора, — начал я и запнулся. Неужели пришло время рассказать ей о Темном Пассажире и том, что теперь его нет? Я ощутил, как меня захлестывают какие-то противные ощущения вроде тех, что бывают на начальной стадии гриппа. Неужели это эмоции, подмывающие беззащитные берега Декстера, как огромные приливные волны с токсичными отходами? Если так, то неудивительно, что люди такие жалкие существа. Это ужасный опыт.
— Послушай, Дебора, — произнес я, размышляя о том, как правильно начать.
— Господи, да слушаю я, — сказала она. — Но ты же молчишь.
— Это трудно объяснить. Я никогда не говорил об этом.
— Отлично, самое время начинать.
— Я, гм… у меня внутри такая штука, — сказал я, почувствовав себя полным идиотом и ощутив, как тепло заливает щеки.
— О чем ты? — возмущенно спросила она. — У тебя рак?
— Нет-нет, это… я, гм, слышу… оно говорит со мной, — выдал я. Почему-то я не мог смотреть на Дебору и отвернулся. На стене висело фото обнаженного по пояс мужчины, и я предпочел снова повернуться к сестре.
— Господи, — произнесла она, — ты хочешь сказать, что слышишь голоса? Господи Боже, Деке!
— Нет, — ответил я, — не голоса. Не совсем.
— Тогда что за хрень? — нетерпеливо воскликнула Дебора.
Пришлось снова взглянуть на обнаженного человека, а затем сделать глубокий вдох, прежде чем я смог повернуться к Деборе.
— Ну, когда мне внезапно становится ясно. На месте преступления, — пояснил я. — Это благодаря… потому что эта штука мне говорит.
Дебора внимала мне с застывшим, абсолютно неподвижным липом, словно слушала признание в ужасных преступлениях; наверное, для нее так и было.
— Значит, она тебе говорила. Каким образом? «Эй, это сделал некто по имени Бэтмен»? — осведомилась она.
— Что-то вроде того, — сказал я в ответ. — Ну, ты понимаешь. Маленькие подсказки, которые у меня появлялись…
— Которые у тебя появлялись, — повторила она.
Мне было просто необходимо опять отвернуться.
— Она исчезла, Дебора, — сказал я. — Что-то связанное с этим Молохом отпугнуло ее. Такого раньше никогда не случалось.
Она долго молчала, и я не видел необходимости высказываться за нее.
— А отцу ты рассказывал об этой твоей штуке? — наконец спросила сестра.
