Мне не очень нравилось все это выслушивать, к тому же я понял, что превосходство оказалось на его стороне, и тут я очень вовремя вспомнил, что у меня есть пистолет. Я направил его на старика и выпрямился во весь рост, дрожа как лист.
— Верни мне детей, — потребовал я.
Этот жест его нисколько не взволновал, что я расценил как напускную самоуверенность. У него на бедре был прикреплен нож, но он даже не пошевелился, чтобы извлечь его.
— Дети больше не твоя забота, — сказал он. — Теперь они принадлежат Молоху. Молоху дети по вкусу.
— Где они? — спросил я.
Он пренебрежительно махнул рукой:
— Здесь же, на Торо-Ки, но ты не успеешь остановить ритуал.
Торо-Ки располагался далеко от материка и был частным владением. Но несмотря на то что обычно чувствуешь облегчение, узнав, где находишься, на сей раз это знание не избавило от все тех же вопросов: где Коди и Эстор и что предпринять, чтобы не случилось непоправимое?
— Если вы не против, — сказал я, покачивая пистолетом, чтобы до него быстрее дошло, — я заберу детей и отправлюсь восвояси.
Он не двинулся. Только по-прежнему смотрел на меня, и я практически увидел, как из его глаз вылетают огромные черные крылья и заполняют комнату. Не успел я нажать на спусковой крючок, как опять услышал нарастающий гул барабанов, а потом рога и хор голосов, возносящих меня прямо на седьмое небо счастья, и я встал как вкопанный.
Мне казалось, что с моим зрением и остальными чувствами все нормально, но я слышал только музыку и делал только то, что приказывала мне музыка. А она говорила, что прямо за пределами этой комнаты меня ждет истинное счастье. Она велела мне идти и взять его, наполнить свое сердце вечным блаженством, радостью до конца мира, и я чувствовал, как ноги сами несут меня к моей счастливой судьбе.
Когда я подошел к двери, она открылась и вошел профессор Уилкинс. В руках он держал пистолет и даже не заметил меня. Он кивнул, и старик сказал:
— Мы готовы.
Я едва мог слышать его сквозь дикий разгул чувств и звуков и с нетерпением подался в сторону двери.
Где-то в глубинах сознания Декстер пронзительным голосом кричал, что все не так, как должно быть, и требовал идти в другом направлении. Но голос становился все слабее, а музыка заполняло все пространство этого бесконечно прекрасного мира так, что я даже перестал задаваться вопросом, что же мне все-таки делать.
Под эту музыку я подошел к двери, смутно сознавая, что старик идет за мной, но это не занимало меня в данный момент.
Пистолет по-прежнему находился у меня, но они даже не позаботились о том, чтобы забрать это оружие, а мне и в голову не приходило воспользоваться им.
Старик открыл мне дверь, и в лицо пахнул обжигающий ветер. Я вышел и увидел божество, саму статую, источник музыки, источник всего — великий и прекрасный, увенчанный рогами фонтан блаженства, он был там, передо мной. Он возвышался надо всем остальным, одна его бронзовая голова была высотой в двадцать пять футов, его мощные руки протянулись ко мне, а в животе сверкало прекрасное обжигающее пламя. Мое сердце зашлось, и я двинулся к статуе, даже не обращая внимания на толпы людей, стоявших там, хотя среди них была и Эстор. Ее глаза расширились, когда она увидела меня, а губы зашевелились, но я не расслышал, что она сказала.
И опять голос Декстера из глубин сознания закричал, но его лишь услышали, но не подчинились ему. Я шел к божеству, я видел сверкание огня внутри его, языки пламени, вырывавшиеся из его живота и прыгающие на ветру, который бушевал вокруг нас. И, подойдя совсем близко, к открытой печи в его животе, я остановился и стал ждать. Не знаю, чего я ждал, но знал, что он приближается и возьмет меня в прекрасное далеко, поэтому ждал.
В поле моего зрения попал Старжак, тащивший за руку Коди, чтобы поставить его рядом со мной, и Эстор, отчаянно пытавшаяся высвободиться из рук охранника, который держал ее. Все на свете было не важно, потому что божество здесь и его руки опускаются вниз, тянутся ко мне, чтобы приласкать меня и заключить в свои теплые, прекрасные объятия. Я дрожал в предвкушении этого сладостного мига, больше не обращая внимания на пронзительный голос протеста, идущий от Декстера, не слушая никого, кроме божества, зовущего из глубин музыки.
Ветер оживлял пламя, Эстор барахталась позади, подталкивая меня в сторону статуи божества и его пылающего чрева. Я очнулся на мгновение, но потом заново погрузился в сладостное состояние и наблюдал, как руки божества опускаются вниз, а охранник подвигает Эстор к бронзовым объятиям. Потом я почувствовал запах паленого и острую боль в ногах, а посмотрев вниз, увидел, что горят мои брюки.
Это зрелище пламени, облизывающего мои ноги, пронзило меня, и пелена спала с моих глаз. Внезапно музыка оказалась просто шумом из громкоговорителя, а Коди и Эстор — рядом со мной, в огромной опасности. Словно дамбу прорвало, и Декстера принесло сюда на волне, проникшей сквозь эту брешь. Я повернулся к охраннику и оттолкнул его от Эстор. Одарив меня изумленным взглядом, он опрокинулся назад, но успел схватить за руку, так что я полетел на землю вслед за ним. Благо он упал вдалеке от Эстор, а падение выбило нож из его руки. Он отскочил ко мне, и я, схватив его, ткнул охраннику в солнечное сплетение.
Боль в ногах поднялась почти до промежности, и я поспешно принялся сбивать пламя, хлопая по штанам. Мне наконец удалось справиться с этой проблемой, но, пока я занимался самотушением, Старжак и Уилкинс взяли меня в кольцо. Я, в свою очередь, схватил пистолет с земли и вскочил на ноги, чтобы встретиться с ними лицом к лицу.
Когда-то давно Гарри учил меня стрелять. Я практически слышал его голос, когда принимал удобную позу для стрельбы, делал выдох и спокойно нажимал на спусковой крючок. «Целься в центр и стреляй дважды». Старжак падает. Теперь переведи оружие на Уилкинса и снова стреляй. Ну что ж, на земле лежат два тела, а оставшиеся зрители разбежались. И вот я стоял перед божеством, один, а кругом стихло все, за исключением ветра. Я обернулся посмотреть, в чем дело.
Старик держал Эстор за шею, причем его захват был куда сильнее, чем могло показаться при его слабом телосложении. Он подтолкнул ее ближе к отрытому пламени.
— Бросай оружие, — потребовал он, — или она сгорит.
Я не сомневался, что мерзавец сделает то, что обещает, но я не видел способа его остановить. Все, кроме нас, убежали.
— А если я брошу пистолет, — сказал я, и надеюсь, что это звучало разумно, — разве я могу быть уверен, что ты не бросишь ее в огонь?
Он ощерился, и я почувствовал краткий приступ боли.
— Я не убийца, — процедил он. — Все должно быть сделано по правилам, иначе это банальная гекатомба
[55].
— Не вижу разницы, — признался я.
— Конечно, ты же отклонение от нормы, — сказал он.
