Желая привязать к себе приверженцев бывшего правительства, министерство сохранило очень многих из них, и в особенности в ведомстве полиции, на прежде занимаемых ими местах. Сицилия таким образом очутилась в руках тех же бурбонских полицеистов и сбирров
[138], переодетых в новые мундиры, и столько же по старой привычке, сколько и от излишней преданности к новым своим падронам
[139], берущих жалованье от старых, с патриотической вероятно целью подорвать их финансовые средства.
При таких блюстителях порядка, личная безопасность граждан находится в двусмысленном положении. Г. Криспи приводит несколько положительных фактов, свидетельствующих о самовластии этой продажной шайки, не стесняющейся ни законом, ни общественным мнением. В больших городах Сицилии никто не выходит из дому вечером без вооружения, что выгодно только разве для оружейников, и в особенности для гг. Лефоше и Минье
[140], которых усовершенствованные произведения находят прекрасный сбыт в Сицилии. Что же касается г. Криспи и других мирных граждан, то они не находят никакой выгоды в этом военном положении.
Деятельность сицилианской полиции выказывается во всей полноте и силе в следующем маленьком статистическом расчете: и течение последнего года в Палермо, совершено было 200 убийств; из них 5/6 всего числа преступников и поныне остались неизвестными, а из известных очень немногие были арестованы и подверглись каре закона.
Перепечатанное всеми итальянскими и многими иностранными журналами, письмо синдика Катании, барона Толозано
[141], к г. Мингетти, бывшему министру внутренних дел, очень живо рисует положение этой провинции, самой миролюбивой и спокойной изо всех сицилианских провинций. Барон Толозано прямо обвиняет в продажности и в злоумышленности полицейских чиновников, покровительствующих реакционерам и преступникам, нарушающих личные права граждан, и доведших до того эту провинцию, что свидетели какой-нибудь кровавой катастрофы не только не смеют принять зависящие от них меры против преступления, но даже отказываются свидетельствовать против него перед судом, из страха полиции, готовой всегда прикрывать виновного и содействовать ему.
Я не привожу здесь самой речи г. Криспи, речи очень замечательной во всех отношениях, ни даже извлечений из нее или ее разбора. Г. Криспи сообщает очень интересные, но мелочные по большей части факты в подтверждение всего того, что говорю здесь я о Сицилии. Президент совета министров
[142] не присутствовал в заседании, в котором речь эта была сказана, и г. Криспи в начале изъявил по этому поводу свое сожаление, так как он считал долгом своим высказать ему лично чувства своих соотечественников к председаемому им кабинету. В заключении своем оратор обращается к депутатам, приглашая их при предстоящем вотировании вспомнить то жалкое положение, в которое поставлена Сицилия настоящим кабинетом; что другими словами значит просто вотировать против барона Риказоли и его сотоварищей. Большинство депутатов, как вы знаете, не поддалось на приглашение г. Криспи. В словах и в тоне этого последнего слышно более раздражения и негодования лично против состава кабинета, нежели может быть в соотечественниках оратора, мало знакомых с личностями, составляющими центральное правительство. Дело в том, что в г. Криспи не молчит оскорбленное чувство личного доверия. Не так давно еще он выступал перед сицилианцами защитником и приверженцем того самого министерства, которого теперь он стал ревностным противником и даже личным врагом.
С своей стороны я спешу уведомить вас, что г. Криспи не может быть считаем вполне отголоском своих избирателей. Правда, и они недовольны министерством и выбрали г. Криспи своим представителем, потому что знали, что он не подаст своего голоса в его пользу. Но личной вражды в них ни к министерству, ни к министру – нет. Наконец они восстают против него главным образом не за вред, причиняемый прямо им его управлением; они и теперь еще готовы многим пожертвовать для достижения той цели, которой они отдались один раз с такой полной горячностью и энтузиазмом.
Соглашаясь на немедленное и полное присоединение Сицилии к королевству, сицилианцы вовсе не ждали от этого каких-либо выгод. Они слишком хорошо понимали, что страна их представляет такие особенности, которым только совершенно особенная и отдельная администрация могла удовлетворить. Но они решились пожертвовать частными выгодами благу Италии, надеясь может быть, что центральное правительство пощадит эти их особенности, и постарается сделать им более легкой их жертву. Теперь они разочаровываются в этих надеждах, но благородный порыв их еще не прошел.
Очень небольшая партия пустила было в ход эгоистическую мысль: «Министерство не думает вести вас в Рим и в Венецию, а потому подумаем о себе». Партия эта может со временем усилиться и, если возьмет верх, довести Сицилию до отделения ее от Италии; но пока она вовсе не пользуется популярностью. Пока еще сицилианцы, во что бы то ни стало, не хотят оставить программу Гарибальди.
К сожалению, прежние владетели острова вовсе не так легко отказываются от помыслов о своем возвращении в этот дорогой им, и ненавидящий их край. Рассчитывать на содействие самих жителей было бы безумством со стороны Бурбонов и их приверженцев, а потому они и не отваживаются здесь на предприятия такого рода, которые имеют успех в провинциях материка. В Сицилии они приняли совершенно другую систему действий, в выборе которой показали такое знание местных условий края, какого не достает итальянскому правительству.
Я говорил уже о влиянии монахов и духовенства на народонаселение Сицилии. При том настроении, которым отличались сицилианские духовные, влияние это не могло быть вредным для народного дела. Но монашеская одежда слишком хорошо покрывает то, что может под нею укрыться. Известно положительно, что французские пароходы «Messageries Imp riales» ввозили неоднократно в портовые города Сицилии очень значительные грузы монахов всевозможных орденов, отправлявшихся туда из Рима. Известно также и то, что святые отцы эти попадали в Сицилию не проездом по пути ко святым местам, но что они очень надолго утверждалась на этом острове, откуда отправлялись иногда на Мальту, где в настоящее время главный центр реакционерной деятельности; а оттуда они почти всегда возвращаются опять в Сицилию. Эти смиренные странники находят братский прием в некоторых иезуитских братствах, которых главное убежище после их двукратного изгнания из Сицилии – община Кальтанизетты
[143]. Это святое братство пользуется большой ненавистью со стороны сицилианцев с самого времени появления своего на острове, и вполне заслуживало эту ненависть своей ревностной и деятельной приверженностью к врагам Сицилии. Иезуиты были главной опорой бурбонского правительства в Сицилии. По занятии ее Гарибальди, один из первых декретов диктатора был об изгнании этого ордена из пределов управляемых им провинций. Декрет этот был признан и итальянским правительством; тем не менее иезуиты остаются пока в Сицилии, в Кальтанизетте по преимуществу, и даже не заботятся скрывать своего там присутствия. Они были зачинщиками многих стычек и кровавых катастроф, которые не могли не дойти до сведения министра внутренних дел. Интересно бы знать, чем г. Мингетти объяснит незаконное пребывание этого братства в Сицилии? Как оправдает он свою излишнюю в этом случае воздержность?
