Окна ее спальни выходили на Гайд-парк. Служанка уже раздвинула балдахин, сняла с постели покрывало и раздула угли в камине.
Закрыв за собой дверь, Кэролайн поставила лампу на комод, положила трость и сняла верхнее платье. Под ним не оказалось корсета. У нее была такая тонкая талия, что эта деталь гардероба ей попросту не требовалась. К тому же она не любила стеснять свои движения и вместо жесткого обруча под платьем, вошедшего в моду четыре года назад, после выставки в Хрустальном дворце, носила свободную юбку. Раздевшись до нижнего белья, она потянулась к ночной рубашке, лежавшей на кровати.
И застыла, снова услышав знакомое «шкряб-шкряб».
«Это всего лишь шуршит моя ночная рубашка» – попыталась уверить себя Кэролайн.
Томас писал, что человеческий ум лишен способности забывать, что он походит на страницу, на которой постоянно что-то записывают, потом стирают и записывают снова. Но старые записи никогда не исчезают полностью. Они сохраняются под новыми.
«Да, самый нижний слой остается навсегда», – подумала Кэролайн.
Она достала из шкафа светящееся блюдце, поставила на пол возле комода и лишь после этого погасила лампу и забралась в кровать, плотно задернув балдахин. Как бы ни хотелось ей видеть зеленый огонек, для этого потребовалось бы оставить щель в занавесе, через которую кто-нибудь мог пробраться, пока она спит.
Маленькой девочкой Кэролайн принимала скребущихся по углам крыс за привидения. Теперь она достигла высокого положения в обществе и спала на мягких подушках из перьев, на шелковых простынях и под атласным одеялом, но все же время от времени просыпалась со сдавленным криком, в полной уверенности, что к ней явились призраки, чтобы съесть ее. А за свою долгую жизнь Кэролайн, несомненно, притянула к себе множество призраков, в особенности один из них.
Глава 5
Дом на Греческой улице
Продолжение дневника Эмили Де Квинси
Я проснулась от стука в дверь, но не в мою, а отцовскую. Сквозь занавески в комнату проникал солнечный свет.
– Мистер Де Квинси, к вам посетитель.
Голос принадлежал одному из лакеев лорда Палмерстона.
– Посетитель?
Незамедлительный ответ отца подсказывал, что он уже какое-то время бодрствовал. Я надеялась, что он писал, но опасалась, что на самом деле он ходил по комнате, стараясь отвлечь свой разум от потребности в опиуме.
– Женщина, мистер Де Квинси.
– Женщина? Кто, скажите на милость…
– На ее визитной карточке значится миссис Эдвард Ричмонд.
– Я не знаю никого с таким именем, – приглушенно ответил отец.
– Она утверждает, что вы с ней дружили в детстве.
– Я все еще не…
– Имя Кэролайн Брунелл что-нибудь говорит вам, мистер Де Квинси? Она написала его на оборотной стороне карточки.
– Кэролайн… Боже мой!
Дверь в комнату отца с шумом распахнулась.
На протяжении этого обмена репликами я поспешно одевалась, радуясь, что не нужно возиться с корсетом или обручем. Мне удалось нагнать отца и лакея почти в самом низу парадной лестницы.
– Отец, кто такая Кэролайн Брунелл? – спросила я.
Он, казалось, меня не услышал и бросился навстречу уличному холоду, едва лакей открыл входную дверь. Многие недели прошли с тех пор, как я видела его таким возбужденным.
Выйдя на подъездную дорожку, я сосредоточила все внимание не на грохоте движения по Пикадилли, а на женщине, которая стояла за решеткой ворот.
На ней был плащ, но его капюшон лишь частично прикрывал ее волосы – самого ослепительного золотисто-каштанового оттенка из всех, что мне доводилось видеть. Они свободно струились, обрамляя ее лицо, подчеркивая изящество скул и необычайную яркость глаз. Если бы не легкая седина, я не поверила бы в то, о чем вскоре узнала: даме было около шестидесяти. Она благоразумно не носила платье с кринолином, отдавая предпочтение свободной, расходящейся колоколом юбке. Это делало ее наряд самым компактным из всех, какие мне приходилось встречать, за исключением моего собственного.
– Томас? – спросила дама.
Я редко видела отца настолько ошеломленным, как в ту минуту.
– Это ты, Томас? – продолжала женщина. – После стольких лет мне ни за что не узнать тебя. Боюсь, что и тебе я тоже кажусь незнакомкой.
– Кэролайн?
Отец, казалось, сомневался в том, что видел собственными глазами.
– Помнишь, как ты учил меня читать? – спросила она. – Помнишь, как заставлял меня декламировать стихи Чаттертона, чтобы отвлечься от мыслей о крысах?
Отец сделал то, что в последнее время стало для него непривычным. Он рассмеялся.
Затем протянул руки между прутьями ограды и сжал ее пальцы, затянутые в перчатки.
– «Вздымался бурей океан, и шквал густые тучи в клочья разрывал, – процитировала она. – Когда Нику, священных од герой, багряный меч подняв над головой…»
Отец снова рассмеялся и закончил стих:
– «Вел черных воинов, яростных в борьбе, навстречу славе и своей судьбе»
[4].
– Чаттертон. Чудный Чаттертон, – воскликнула Кэролайн. – Ночь за ночью ты читал мне его, пока я не выучила эти стихи наизусть. И в моем воображении багряный меч Нику разгонял крыс. «Навстречу славе и своей судьбе», – повторила Кэролайн. – Я прочитала все твои книги и эссе, Томас. Ты достиг своей цели. Стал известным.
Отец опустил голову:
– Многие сказали бы «печально известным».
Кэролайн наконец обратила внимание на меня, стоявшую позади отца. Она не бросила ни единого косого взгляда на мои блумерсы, как делали многие другие люди при первой встрече. Напротив, она смотрела исключительно на мое лицо.
– Томас, ты позабыл о манерах.
– Ох! – Отец вдруг понял, что я была рядом. – Эмили, это моя стародавняя приятельница, мисс Кэролайн Брунелл, хотя, как я понимаю, ты теперь миссис Эдвард Ричмонд. Не так ли, Кэролайн?
Она улыбнулась и кивнула.
Отец продолжил:
– А это моя дочь Эмили.
– Твоя дочь? – с удивлением спросила Кэролайн. – У меня тоже есть дочь. – Она еще пристальнее вгляделась в мое лицо. – Томас, у нее твои голубые глаза!
Она протянула мне между прутьями ладонь для рукопожатия.
– Я искренне рада, Эмили.
