Эмили налила воды в стакан, приподняла голову Де Квинси и он смог сделать несколько глотков.
– Когда все это закончится, тебе нужно взять за правило пить больше воды, – заявила она.
– Но пока крысы в моем животе требуют чего-то большего, чем простая вода.
– Скоро рассветет, и откроются магазины, – успокоила его Эмили. – Никогда не думала, что буду так радоваться, покупая тебе лауданум.
– До этого еще долго ждать. Щека сильно болит? Эти швы придают тебе очень страдающий вид.
– Нет, она просто онемела.
– Что ж, иногда это все, на что мы можем рассчитывать.
– Отец, ты заметил одну странность? Когда доктор Уэйнрайт спустился по лестнице и увидел, в каком состоянии находятся Кэролайн и Стелла, то обратился к ним по именам. Но минуту спустя, как и сейчас, он уже называл их «леди Кавендейл» и «миссис Ричмонд».
Простыни все сильнее сдавливали тело Де Квинси, пропитавшись его потом.
– Да, он знаком с Кэролайн и Стеллой намного ближе, чем хочет нам показать. – Де Квинси тяжело вздохнул. – У тебя еще остались деньги из тех, что выслал мне издатель?
– Я расходую их очень экономно.
– Значит, ты сможешь, когда пойдешь в город за лауданумом, отправить телеграмму.
– Какую телеграмму?
Сморгнув с глаз пот, Де Квинси объяснил, куда и какое именно нужно отправить сообщение.
– К полудню мы должны получить ответ, – добавил он.
Эмили коснулась его шеи, и ее пальцы были так освежающе прохладны, что Де Квинси поначалу решил, будто дочь пытается облегчить его страдания. Но затем понял, что Эмили нащупывает его пульс.
– Отец, ты можешь медленно досчитать до шестидесяти? Примерно с такой скоростью: тысяча один, тысяча два и так далее.
– Да, могу.
– Тогда начинай.
Сосредоточившись на счете, Де Квинси ненадолго отвлекся от удушающих объятий простыней.
– Шестьдесят, – закончил он.
Эмили убрала руку с его шеи.
– Твое сердце бьется с частотой сто сорок ударов в минуту.
– Судя по твоему лицу, это не очень хорошее число.
Стучавший по крыше чердака дождь начал стихать. Доктор Мандт лежал на койке, надеясь все-таки уснуть в наступившей тишине.
«Думай о том, как сядешь в самый скорый поезд до Ливерпуля, – мысленно приказывал он себе. – Думай о том, как окажешься на самом быстроходном корабле, следующем в Америку, не на парусном судне, а на пароходе, способном всего за шестнадцать дней доплыть из Англии в Соединенные Штаты. Думай о деньгах, что дожидаются тебя в Нью-Йоркском банке. Думай…»
За дверью скрипнули деревянные ступени.
Русский добрался до верхней площадки узкой лестницы. Он поднимался медленно, осторожно заглядывая в дверь на каждом этаже, прислушиваясь и лишь затем продолжая подъем. Он старался шуметь как можно меньше, но, несмотря на все предосторожности, нестроганые доски скрипели под его тяжестью.
Русский приложил ухо к последней двери, но ничего не услышал. Затем аккуратно отодвинул запор и надавил на дверь, но она не поддалась. Он начал подбирать ключ к замку, и один из тех ключей, что он принес с собой, подошел. Русский попытался повернуть его и понял, что замок уже открыт. Это могло означать лишь одно: кто-то запер дверь изнутри.
Когда скрип шагов затих, обеспокоенный доктор Мандт поднялся с койки, сосредоточив все внимание на двери. Он не смог бы разглядеть ее в темноте, но сквозь щели пробивался свет фонаря.
Он нащупал корзину, в которой ему принесли ужин: хлеб, сыр и кусок вареного окорока, давно уже съеденные, и бутылки с напитком, который доктор Уэйнрайт называл тонизирующей водой, давно уже выпитым. Мандт взял одну из пустых бутылок на случай, если придется защищаться. Затем его дрожащие пальцы коснулись какого-то другого предмета, лежавшего на дне корзины, и перепуганный Мандт решил положиться именно на него.
Его сердце бешено застучало, когда кто-то поскреб по двери.
– Доктор Мандт, – прошептал по-немецки мужской голос. Однако в нем слышался русский акцент, очень хорошо запомнившийся Мандту за то время, что он провел в России, заботясь о здоровье царя. – Я знаю, что вы здесь.
Грудь Мандта словно бы сдавило невидимыми пальцами.
– Доктор. – Русский старался говорить как можно тише, так, чтобы его было едва слышно. – Не нужно ухудшать свое положение.
Он снова поскреб по двери. Очень тихо, так, чтобы звук мог уловить только тот, кто находился на чердаке.
– Не стоит все усложнять, – шептал русский. – Вы попытались сбежать, но мы нашли вас. Пора признать поражение.
Он помолчал, но не дождался ответа. Тогда он расстегнул пальто, чтобы еще плотнее прижаться к двери.
– Доктор, я обещаю, что вам не причинят вреда. Мы заинтересованы в том, чтобы оберегать вас. Мне приказано доставить вас в Россию, где вы расскажете всевозможным иностранным послам и газетным репортерам обо всех подробностях британского заговора против русского царя, в том числе и о деньгах, заплаченных вам правительством королевы Виктории за то, чтобы вы его отравили. Ничего плохого с вами не случится. В конце концов, кто поверит вашим признаниям, если возникнет хоть малейшее подозрение в том, что они сделаны по нашему принуждению? Вам предоставят отличное жилье, прекрасное питание, все, что вы только пожелаете. Когда вы убедите весь мир в том, что британцы совершили ужасное преступление против Бога и всего сущего, мы позволим вам жить дальше. Не в богатстве, которое вам, несомненно, было обещано, но в разумном достатке.
Он снова подождал ответа.
– Доктор, поверьте, не стоит все усложнять.
У Мандта закружилась голова, и он внезапно понял, что все это время задерживал дыхание. Он ухватился за ящик и глубоко вдохнул, стараясь успокоить сердцебиение.
«Он говорит серьезно?» – задумался Мандт.
– Доктор, недалеко от клиники ждет фургон, – шептал голос из-за двери. – К сожалению, три часа езды до Лондона будут не слишком удобными, но мы не можем ждать утреннего поезда. Когда мы доберемся до столицы, то сразу же сядем на поезд в Дувр, а оттуда отплывем во Францию еще до того, как британское правительство поймет, что вы исчезли. Хочу подчеркнуть, что с вами будут обращаться со всем возможным почтением. Вы очень нужны нам.
Мандт не сомневался, что нужен русским.
«Но позволят ли мне жить в разумном достатке, после того как я сделаю признание? – спрашивал он себя. – А британцы? Как отреагируют они на мое предательство? Позволят ли они мне жить в разумном достатке?»
Дрожа от страха, Мандт подошел к двери, из-под которой пробивался свет фонаря, и отодвинул защелку.
– Вы приняли мудрое решение, – похвалил его тот же голос.
