– Только не пейте много сразу, – предупредил Райан.
Он вытащил пробку из бутылочки, затем приподнял одной рукой дрожащего Де Квинси, поддерживая его голову над водой, а другой поднес бутылочку к его губам.
Обломок обгоревшей балки с плеском упал в дальний конец бассейна, подняв облако шипящего пара.
– Как все изменилось с прошлого декабря. – Райан забрал бутылочку у Де Квинси, после того как тот сделал один глоток. – Три месяца назад я осуждал вас за эту привычку, а теперь сам принес вам лауданум.
Он опустил Де Квинси так, чтобы тот лежал на спине на поверхности воды, и вспомнил, как леди Кавендейл защищала своего ребенка.
Дым опустился ниже, и Эмили закашлялась.
– Дышите через влажную простыню, – посоветовал ей Беккер.
Еще один кусок балки рухнул с потолка в бассейн, подняв высокую волну.
– Прячьтесь под столами, – распорядился Райан. – Там хватит места, чтобы держать голову над водой.
Инспектор пригнулся и затащил отца Эмили под навес.
– Сделайте еще глоток, – сказал он, поднося бутылку к губам Де Квинси.
Горящая балка, падая, чуть не задела стол и обдала всех фонтаном брызг.
– Держите бутылку крепче, – заволновался Де Квинси. – Не пролейте.
– Обещаю сберечь ее, – ответил Райан.
Пелена дыма уже почти касалась их.
– Накройте головы простынями, – посоветовал Беккер.
Райан одной простыней прикрыл и себя, и Де Квинси. Сквозь ткань пробивалось немного света, и инспектор заметил, что лицо отца Эмили уже не выражало прежнего страдания.
– Еще, – попросил Де Квинси.
– Только один глоток, – настоял Райан. – Потом вам придется подождать какое-то время.
– Да, да. Один глоток.
Инспектор протянул ему бутылочку, а затем забрал обратно, заткнул пробкой и положил в карман.
Несмотря на защиту влажной простыни, дым обжигал горло Райана. Он снова закашлялся, и Де Квинси следом за ним.
А также Эмили, Беккер и немец.
Горящие обломки со звоном бились о поверхность стола и шлепались в бассейн.
– Немец сказал, что его преследуют двое русских, – сообщил Де Квинси инспектору. – А еще он назвался врачом. Это все, что я узнал от него.
– Зачем русским понадобился немецкий врач? – удивился инспектор.
– Вот именно. – Де Квинси опять кашлянул. – Еще один глоток, пожалуйста.
– Не раньше чем через полчаса.
Райан чувствовал себя строгим отцом, разговаривающим с маленьким сыном.
Обломки продолжали сыпаться с потолка и с шипением погружаться в воду. Волны, поднятые их падением, накатывались одна за другой.
– Мне тяжело дышать, – пожаловался Де Квинси.
– Мне тоже, – признался Райан.
– Как ты себя чувствуешь, отец?
Голос девушки из-под простыни, накрывшей ее голову, звучал приглушенно.
– Теперь намного лучше, ведь у меня есть лекарство. А ты, Эмили?
– Что бы ты хотел сделать больше всего, если мы выберемся отсюда живыми?
Де Квинси снова кашлянул.
– Еще раз сходить в тот ресторанчик в Сохо, в котором нам так и не удалось поужинать в четверг вечером.
– Значит, мы так и сделаем, – вступил в разговор Беккер.
Лавина обломков обрушилась в бассейн, с оглушительным грохотом ударяя по одному из столов и едва не опрокинув его в воду.
Справившись с приступом кашля, Де Квинси что-то произнес по-немецки.
Человек, которого они пытались спасти, ответил на том же языке.
– О чем вы его спросили? – поинтересовался Райан.
– Я хотел узнать, куда его отвести, если мы переживем все это.
– И что он ответил?
– Он сказал, что это знает доктор Уэйнрайт. Еще глоток, пожалуйста.
Полчаса еще не прошли, но вокруг становилось все жарче, и Райан подумал: «Какое все это теперь имеет значение? Мы в любом случае погибнем».
Укрытый вместе с Де Квинси одной простыней, он откупорил бутылочку и протянул отцу Эмили.
Подумав о времени, Райан вспомнил о хронометре Бенсона в своем кармане. Представив, с каким восхищением смотрела бы на чудесные часы его мать, инспектор с грустью подумал, что теперь они наверняка испортятся.
Де Квинси что-то пробормотал.
– Простите, я не расслышал, – сказал Райан.
– Лорд Палмерстон.
– Что с ним?
– Немецкий врач. Русские.
– Я все еще не…
– Это как-то связано с войной.
Крупный обломок упал в бассейн, и поднявшаяся волна едва не накрыла Райана с головой. Он с трудом удержал Де Квинси над водой.
Дым и жара стали невыносимыми.
– Эмили, с вами все в порядке? – приглушенно спросил Беккер.
Она не отозвалась.
– Эмили?
– Я… я засыпаю.
– Ткните пальцем в шов на щеке, – посоветовал Беккер.
Она ничего не ответила.
– Ткните как можно сильней. Боль не даст вам уснуть.
И опять никакого ответа.
– Эмили? – с еще большим беспокойством окликнул ее сержант.
Райан услышал всплеск и приподнял простыню. Сквозь дым он с трудом разглядел, как Эмили погружается в воду.
Беккер успел подхватить ее.
– Дышите, Эмили!
«Ум лишен способности забывать, – писал когда-то Любитель Опиума. – Тысячи случайных событий могут создавать пелену между нашим сознанием и тайными письменами памяти, письмена те вечны; они подобны звездам, которые скрываются перед обычным светом дня и ждут, чтоб проявиться вновь, покуда затмевающий их день не сокроется сам».
Лежа на спине и поддерживаемый на плаву Райаном, чувствуя, как лауданум расходится по его венам, Де Квинси непроизвольно шевелил ногами, как раньше, целую жизнь назад, когда он лежал рядом с десятилетней Кэролайн под одной попоной в мрачном, заброшенном доме в Сохо.
Голодный и замерзший, он засыпал, просыпался и снова засыпал, порой не чувствуя разницы между этими двумя состояниями. Точно так же, как и теперь, он считал, что все случившееся – всего лишь опийный кошмар, который мучает его дома, в Эдинбурге: и поездка в Лондон в декабре, и события трех прошедших месяцев в действительности никогда не происходили.
Или, быть может, этот опийный кошмар был частью другого кошмара, того, что терзал его, когда он лежал вместе с Кэролайн под одной попоной и стонал во сне, мучаясь от голода и холода. Может быть, вся дальнейшая жизнь существовала лишь в его воображении, и он все еще оставался семнадцатилетним попрошайкой, пытавшимся уснуть на голом холодном полу рядом с Кэролайн, которую пугали крысы и привидения.
