– Плата тридцать тысяч фунтов в год многим не по карману.
– Деньги – дело десятое.
– А для меня нет, – отрезал психиатр. – Равно как и репутация школы. И поскольку Наоми, как я понимаю, японка, это может оказаться удачным решением.
– Полагаете?
– У мистера Даймонда на сей счет есть сомнения, – вмешалась Джулия Масгрейв.
– Вот как? Вы кто по специальности? – Психиатр смерил Питера оценивающим взглядом.
– Человек, устанавливающий истинность фактов, – заявил Питер. – Я детектив или был таковым до недавнего времени.
Психиатр обратился к Джулии:
– У меня в голове не укладывается, при чем здесь сыщик?
Та объяснила причину появления Даймонда в школе и закончила, сообщив, что только сегодняшним утром его терпение принесло замечательные плоды.
– И каковы же они?
– Наоми встала со стула и взяла меня за руку, – сообщил Питер. – Пусть небольшой, но шажок к сближению.
– Остается надеяться. – Тон психиатра предполагал обратное. – Но, к сожалению, аутизм – такая болезнь, которая сплошь и рядом демонстрирует ложные проблески сознания. Заметьте, я ничуть не сомневаюсь в адекватности ваших ощущений. Поведение больных аутизмом детей способствует ненаучным допущениям. Вы предположили, что девочка дала вам руку, чтобы выразить свое доверие или приязнь. Наоборот…
– Я ничего подобного не говорил, – возразил Даймонд. – Все, что я сказал: Наоми встала со стула и протянула мне руку. Кстати о ненаучных допущениях: меня удивляет, что вы поставили Наоми диагноз «аутизм» до того, как осмотрели ее.
– Я специалист по аутизму. Меня бы не пригласили сюда, если бы ребенок не демонстрировал симптомов аутизма.
Джулия Масгрейв решила, что их перепалку пора прервать:
– Питер, с чем вы пришли? Что-нибудь срочное?
– С информацией, которую, я предпочел бы, чтобы вы услышали от меня, а не от кого-нибудь другого. – Даймонд сообщил, каким образом Наоми вновь завладела фломастером. – Вы не против? – Его ободрило, что во время рассказа она не раз кивнула.
– Тому состоянию пассивности, в каком долго пребывала Наоми, предпочтительнее все что угодно. Вы меня порадовали. Девочка наконец-то демонстрирует положительные сдвиги.
Но доктор Дикинсон, не считая нужным быть тактичным, предоставил свое объяснение:
– Очень характерная деталь. У страдающих аутизмом детей чувство собственности по отношению к конкретным предметам часто развито до невероятно высокой степени. Я имею в виду зеркала, колесики, кусочки мятой бумаги. Они не желают расставаться с ними. Это маниакальное влечение. – Он вынул из папки записную книжку и сделал пометку.
– Так это у вас карандаш? – спросил Даймонд. – А я принял за бусы.
Сказав, он пожалел, что задел психиатра. Что касается этого типа, ему до него вообще нет никакого дела, но глупо разжигать и без того очевидную неприязнь к себе – это могло сказаться на заключении Дикинсона о состоянии Наоми. Даймонда и в прошлом подводила привычка сначала ляпнуть, а потом подумать. И вот опять. Он решил, что самое время уйти из кабинета Джулии.
В учительской Питер сгорбился в кресле, переживая свое ничтожное положение в школе. В бытность в полиции он бы быстро поставил на место этого Дикинсона и любого другого, если бы понял, что под угрозой интересы ребенка. Не стал бы выслушивать всего этого бреда. Впрочем, он и не выслушивал. Раньше он быстро указал бы таким на дверь.
Даймонд не был уверен, чью сторону приняла бы Джулия. Ее спокойный характер – незаменимое качество для работника в подобных заведениях. Она доступна и открыта для любых мнений. Но это также означало, что Джулия готова выслушивать доктора Дикинсона. Под давлением психиатров, японского посольства и муниципального совета ей будет трудно удержать девочку и не отправлять в Бостон. Слишком велик перевес сил. А один неудачливый полицейский, считающий, что все остальные ошибаются, – это еще не вся спешащая на выручку королевская рать.
Его мысли были прерваны звяканьем бубнов из коридора, и в комнату вошла учительница с инструментами в руках, с гитарой за спиной и по-прежнему в мягкой фетровой шляпе. Она свалила реквизит в кресло и направилась к чайнику.
– Хотите кофе?
– Не откажусь.
– Спасибо, что привели Наоми. Я не представляла, куда она подевалась.
– Ее увлекает музыка?
– Не заметила. Или предпочитаете чай?
– На ваше усмотрение.
Они дождались, когда чайник закипит. Учительница, судя по произношению австралийка, повернулась к нему:
– Ваша фамилия Даймонд?
[3]
– Да.
– Тогда я вам кое-что покажу. Это не займет много времени.
Она ушла, оставив его готовить кофе, и вскоре вернулась с большим листом бумаги.
– Вы в курсе, что у вас есть тайная обожательница?
Даймонд смотрел, не веря собственным глазам:
– Это нарисовала Наоми?
– Кто же еще? На моем уроке. Паршивка не хотела колотить в бубен, потому что в ее голове были только вы.
Рисунок оказался точным и ясным. Невозможно было не понять, кого изобразила девочка.
Глава одиннадцатая
Между Международным торговым центром и Нью-Йоркской телефонной компанией простирается узкий голубой прямоугольник. Это река Гудзон. Если смотреть на нее утром из окна кабинета Мэнни Флекснера на двадцать первом этаже здания его компании, видно, как сверкает на ее поверхности солнце. Большие, от пола до потолка, окна кабинета разделены пополам. Верхняя секция может сдвигаться – на этом настоял сам Мэнни. Он предпочитал кондиционеру естественное проветривание, когда позволяла погода. Сегодня был именно такой замечательный день – тихий, теплый.
Глядя на реку, он говорил по телефону с находящимся в Милане сыном Дэвидом, и то, что слышал, его безмерно радовало. Почему не все понедельники начинаются так хорошо?
– Собрание прошло более гладко, чем я мог рассчитывать, – сообщил Дэвид. – Да, нам задали несколько неприятных вопросов по поводу закрытия завода, но большинство людей понимают проблему и ценят наши усилия по их трудоустройству в другом месте. Все закончилось вполне цивилизованно.
– Благодаря тому, что ты славно потрудился на прошлой неделе, – похвалил отец. – Считай, что домашнее задание ты выполнил. Сколько работников изъявили желание переехать в Рим?
– От пятнадцати до двадцати. Еще около двадцати попросили время на принятие решения.
