– Наши конкуренты тоже. Но что бы представляла собой «Глаксосмитклайн» без зантака или тагомета? Что действительно нужно, так это неоскудевающий поток новых препаратов, но для этого требуются серьезные вливания в разработки. Вы представляете, сколько лекарств испытывают и патентуют на одно по-настоящему успешное? Пять тысяч. Пять тысяч на одно. Таково бремя нашего бизнеса. У нас больше нет средств конкурировать в подобных масштабах.
– Ладно, я понял. Мне надо встретиться с профессором Черчуордом как можно скорее. Для этого потребуется лететь в Индианаполис?
Липман кивнул.
– Как скоро вы сумеете отправиться?
– Следующим возможным рейсом и сразу вернуться обратно. По идее сейчас я должен находиться дома с родственниками. Что ж, им придется принять во внимание обстоятельства.
– Разве нельзя им объяснить, что это нужно для дела?
– Догадываетесь, что они ответят? «Копия своего отца».
Они успели на вечерний рейс и провели ночь в «Хилтоне» в Индианаполисе. Позавтракав на следующее утро, взяли такси, и в те пятнадцать минут, пока ехали в Коридонский университет, Липман рассказал Дэвиду, что представляет собой человек, с которым они собираются встретиться. Это не он открыл ПДМ3, но первым догадался, какие препарат обещает возможности. Десять лет Черчуорд занимался болезнью Альцгеймера и написал на эту тему докторскую диссертацию. Пять лет назад начал испытывать некий состав, который, как ему казалось, может способствовать сохранению памяти при этой болезни. Назвали его продермолат, или ПДМ3. Первые результаты были обнадеживающими, не более. Но недавно, в последние несколько недель, он добился результатов, которые можно назвать сенсационными. Препарат может оказывать пользу не только при болезни Альцгеймера, но положительно влияет на интеллектуальные способности населения в целом.
– Вы хотите сказать, что отец знал о его исследованиях? – спросил Дэвид.
– Разумеется, знал. Несколько раз он встречался с профессором Черчуордом.
– И как оценивал?
– Черчуорда?
– ПДМ3.
– Поддерживал.
– Хотите сказать, что он собирался поставить будущее «Манфлекса» на данный препарат?
Липман покачал головой:
– У него не было информации, какой располагаем мы.
– Но с момента его смерти миновала всего неделя. Неужели с тех пор могло что-то измениться?
Липман потер рукой щеку, словно собирался коснуться деликатного предмета.
– Знаете, Дэвид, Мэнни был потрясающим человеком, и мы все его любили…
– Но?
– К концу жизни его мысли текли в ином направлении. Я за это не осуждаю. Когда он признался мне, что смертельно болен, я понял, что дело под угрозой, и поступил так, как поступил бы на моем месте каждый, – осторожно положил руку на пульс компании. Дал указание обновить сведения по всем проектам, которые мы поддерживаем в мире. И таким образом обнаружил, что Черчуорд почти готов опубликовать фантастические результаты своей работы с ПДМ3.
– Вы не обсуждали данный вопрос с отцом?
– Опоздал.
Кампус Коридонского университета был маленьким и непритязательным. На вид отнюдь не из «Лиги плюща». Построенные в шестидесятые годы крепкие здания обзавелись приметами компьютерной эры. Одетого в черную форму охранника окружали видеоэкраны, перед ним возвышался монитор. Он набрал их фамилии, и они появились на одном из экранов. Затем им пришлось пройти ритуал фотографирования для нагрудных карточек. Наконец к ним вышла секретарь профессора Черчуорда – серьезная молодая женщина. На ее прикрепленной к блузке карточке были слова: «Бриджит Уоксвел». Она ходила так, что в ее невинной походке не было ни намека на виляние бедрами – возникало впечатление, будто она вырабатывала ее перед зеркалом. Бриджит проводила их к лифту.
Они оказались в лаборатории с низким потолком, где все сияло научным оборудованием – прозрачными цилиндрами на полках и украшенными белыми трубками и электрическими проводами приборами. Таблички цвета буйволовой кожи предупреждали об опасности биологического заражения, например капельным путем через рот. Внимание привлек гул компьютеров в дальнем конце лаборатории. На длинном столе размещались клавиатуры и мониторы. Там же торчало нечто подобное перископу подводной лодки, которым управлял худощавый темноволосый мужчина в белом халате.
Бриджит Уоксвел объявила об их приходе.
– Одну минуту, – произнес профессор, не отрываясь от прибора.
Он тронул ручку управления, и на экране подле него возникло легкое движение. В похожем на китайский иероглиф изображении Дэвид узнал чертеж ДНК, структуру генетического кода. Ученый работал еще с полминуты. А повернувшись, не взглянул на гостей и, откатившись в сторону в кресле на колесиках, набрал что-то на клавиатуре компьютера.
Словно извиняясь за поведение шефа, Уоксвел беспомощно развела руками и достала из-под стола два табурета. Гости сели и стали ждать. Наконец профессор крутанулся на стуле и посмотрел на них.
– Итак, господа, цель вашего визита? – Он щелкнул пальцами в направлении двери, и мисс Уоксвел вышла.
Великий человек явно считал, что время можно тратить с большим интересом, чем трепаться с двумя заезжими из Нью-Йорка бизнесменами. Но тем не менее предложил им кофе, махнув рукой в сторону кипящей на горелке Бунзена воды. Рядом стояли кружки с отбитыми краями и валялись немытые ложки. Гости заявили, что недавно позавтракали.
Черчуорд был похож на марафонца, но при его метаболизме ему не требовались физические упражнения для сохранения формы. Он был из тех людей, которые сжигают энергию, не поднимаясь со стула. Проницательные голубые глаза на худом лице, ничего не пропуская, скользнули по небрежно-повседневному наряду Дэвида. Трудно было понять, о чем он подумал. Сам он был в простом коричневом костюме, волосы коротко подстрижены, как у новобранца.
– Вчера Дэвид вступил в должность председателя совета директоров «Манфлекса», – объяснил Липман.
Черчуорд кивнул, словно эта новость была ему известна. Ни слова сожаления об уходе из жизни Мэнни.
– Хотите узнать, как продвигаются исследования с продермолатом? Сначала скажите, что вам известно об этом предмете?
– Будем считать, ничего, – ответил Дэвид, который имел смутные представления о работе профессора.
– Хорошо, – усмехнулся тот. – Состав под названием ПДМ3 был открыт в 1975 году коллективом из Корнеллского университета. Работу финансировала компания «Бивер-Ривер кэмикл», она, как вам известно, теперь является дочкой «Манфлекса». Формула была зарегистрирована наряду с миллионами других, однако не представляла коммерческого интереса до тех пор, пока пять лет назад здесь не приняли решение о начале исследований в области ингибиторов. Знаете, что это такое?
Дэвид нахмурился. Вопрос был адресован ему, и он решил ответить наугад:
