Книга Мореплаватели XVIII века, страница 121. Автор книги Жюль Верн

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Мореплаватели XVIII века»

Cтраница 121

Затем Макартни побывал в цветущей долине, где росло много деревьев, в особенности очень толстоствольных ив. Между деревьями расстилался густой ковер травы; ее пышному росту не препятствовали ни домашний скот, ни косцы. Китайские министры и англичане, добравшись до берега большого озера неправильной формы, сели на яхты и доплыли до моста, переброшенного через озеро в самой узкой его части; за ним озеро как будто терялось где-то в туманной дали.

Несколько дней спустя, 13 сентября Макартни и его свита были на торжественной церемонии по случаю дня рождения императора.

Назавтра и в следующие дни происходили великолепные празднества, на которых присутствовал Чьен-Лунг со всем двором. Одни за другими выступали акробаты, эквилибристы, фокусники, долгое время не имевшие соперников во всем мире, и борцы. Затем появились жители различных провинций империи в национальных костюмах, демонстрировавшие разнообразные изделия своих стран. Наконец зажглись огни фейерверка; он произвел очень сильное впечатление, хотя дело происходило среди бела дня.

«Некоторые номера программы явились для английских зрителей новостью, – рассказывается в отчете. – Для примера приведем один. На возвышение поставили большой ящик, и когда дно словно случайно отвалилось, мы увидели, как из ящика вылетало множество бумажных фонариков. Они выпадали в сложенном виде, совершенно плоскими, но, отделяясь друг от друга, стали постепенно расправляться.

Каждый принял свою обычную форму, и вдруг в них загорелся свет чудесного тона… По-видимому, китайцы очень изобретательны по части пиротехники. По бокам от большого ящика стояли похожие на него маленькие; когда они таким же образом открылись, из них вылетело по ленте огня, которая извивалась, образуя фигуры различной формы, блестела, как полированная медь, и сверкала, как молния, при каждом дуновении ветра. Номер закончился извержением искусственного вулкана».

Обычно после празднеств в честь дня своего рождения император отправлялся в леса Маньчжурии охотиться на хищных зверей; но так как преклонный возраст лишал Чьен-Лунга возможности предаваться этому развлечению, то он решил вернуться в Пекин. Английское посольство должно было направиться туда раньше императора.

Тем временем Макартни пришел к выводу, что пора покончить с порученным ему делом. С одной стороны, не существо-

Мореплаватели XVIII века

вало такого обыкновения, чтобы послы постоянно находились при китайском дворе; с другой – значительность сумм, в которые пребывание посольства обходилось императору, оплачивавшему все его расходы, естественно побуждала ускорить отъезд. Через несколько дней Макартни получил от Чьен-Лунга ответ на письма английского короля, подарки для передачи королю, а также для него самого и всех офицеров и чиновников свиты. Это означало разрешение уехать.

На обратном пути англичанам удалось увидеть знаменитых птиц «леутзе», ловивших рыбу для своего хозяина. Эти птицы из семейства бакланов были так хорошо выдрессированы, что не требовалось привязывать им к шее веревку или надевать кольцо, чтобы они не поедали часть добычи.

«В каждой джонке или на плоту имелось по десять, двенадцать птиц, мгновенно нырявших по знаку хозяина. Мы с изумлением смотрели, как они хватали огромных рыб и приносили их в клюве».

Макартни рассказывает о любопытном способе охоты на диких уток и на другую водоплавающую дичь. Пустые кувшины и тыквенные бутыли оставляют в течение нескольких дней плавать на воде, чтобы птицы успели привыкнуть к их виду. Затем человек входит в воду, надевает себе на голову один из этих сосудов, медленно приближается к дичи и, схватив ее за лапы, душит под водой; он продолжает бесшумную охоту до тех пор, пока не наполнит захваченный с собой мешок.

Макартни побывал в Кантоне, затем в Макао (Аомынь) и пустился в обратный путь в Англию. На событиях этого плавания мы останавливаться не будем.

Перенесемся теперь в другую часть Азии, так называемую Переднюю Азию. Прежде всего мы упомянем о путешествии Вольнея.

Все знают, по крайней мере понаслышке, его книгу «Руины». Описание путешествия в Египет и в Сирию представляет еще больший интерес. В нем нет никаких пышных фраз; это произведение, написанное простым точным языком, изобилующее фактами, является одним из лучших и наиболее поучительных в своем роде. Участники египетской кампании, [173] говорят, нашли в нем ценные указания, а также точное описание климата и естественных богатств страны и нравов жителей.

Вольней тщательно подготовился к путешествию. Он относился к нему очень серьезно и хотел, чтобы его исход как можно меньше зависел от случайностей. Едва прибыв в Сирию, он понял, что не сможет близко ознакомиться с повседневной жизнью народа, если не изучит языка и не займется сам сбором всякого рода сведений. Поэтому он поселился в монастыре Мар-Ханна в Ливанских горах, чтобы изучить арабский язык.

Впоследствии, желая составить себе представление о том, какой образ жизни ведут кочевые племена Аравийских пустынь, он подружился с одним шейхом, научился владеть копьем, целыми днями не слезать с лошади и смог сопровождать бедуинов в их странствиях по пустыне. Благодаря хорошим отношениям с этими племенами он получил возможность посетить развалины Пальмиры и Баальбека, мертвых городов, до того известных только по названию.

«Его стиль, – пишет Сент-Бев [174] о Вольнее, – лишенный всяких преувеличений и вычурности, отличается замечательной точностью и исключительной строгостью. Когда Вольней расска-


Мореплаватели XVIII века

зывает о свойствах почвы Египта и ее отличии от почвы африканских пустынь, описывает «эту черную, жирную, легкую землю», которую приносит и откладывает Нил; когда он рассказывает о горячих ветрах пустыни, их сухом жаре, «напоминающем жар, исходящий из печи в момент вынимания из нее хлебов»; о тревожном состоянии воздуха, как только задуют эти ветры, воздуха «не туманного, а какого-то пыльного и серого, поистине полного мельчайших частиц песка, не оседающих и проникающих повсюду»; о солнце, «превращающемся в багровый диск» – во всех этих описаниях, дающих одновременно и общую картину и отдельные подробности, он достигает подлинной красоты – если это слово применимо по отношению к скупым строкам – красоты осязаемой, в какой-то мере врачующей, напоминающей слог Гиппократа [175] в его «Трактате о воздухе, воде и земле».

Хотя Вольней не совершил никаких географических открытий, которые могли бы прославить его имя, мы должны все же считать его одним из первых путешественников, сознававших важность задач, которые перед ними стояли. Он пытался воспроизвести «подлинную» картину посещенных им мест, а это уже немалая заслуга для эпохи, когда все исследователи не упускали случая приукрасить свои рассказы, нисколько не думая о лежавшей на них ответственности.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация