Жуткое снадобье, влитое в себя мастером, потихоньку начинало действовать. Отступала жгучая боль в разорванной щеке, переставала кружиться голова, и он медленно, с трудом, почти пополз к ученику.
В ход пошли новые скляницы, одну мастер вылил целиком юноше на лицо. Трясущимися руками отвёл хауберк, выдохнул облегчённо – нет, шея не затронута.
– Ну, лежи, лежи, приходи в себя, – прошептал старшой. И, по-прежнему пошатываясь, вернулся к бесчувственной волшебнице. Белая тряпица, прижатая к щеке, вся сделалась ядовито-жёлто-зеленоватой, словно вмиг пропитавшись гноем.
– Ничего, н-ничего, продержусь… – шипел мастер сквозь стиснутые зубы. – Только б не померла ведьма эта… только б не померла…
Он взялся за торчащий из плеча чародейки дрот, за тёплое железо, что-то нажал – растопыренные шипы сложились, стрелу можно было теперь вытащить.
– Артерии… не задеты. Кровотечение… умеренное, капиллярное. Повезло девке… Обеззараживание входного и выходного отверстий… Перевязка…
Перевязывал мастер ловко, сказывался явный и богатый опыт.
– Сердцебиение… дыхание… постоянны. Жить будет.
– М-мастер? – с трудом поговорили сзади.
– Ты? Ты чего вскочил?! Лежи и не шевелись!
– Я-а… я ничего… – Паренька шатало, однако он храбрился. – Ой… – Он взглянул в лицо лежавшей без сознания чародейке.
– Именно что ой, – хрипло ответил мастер. – Ничего не поделаешь, кончилась наша охота.
– А… а упырица?
– Она уже ушла, не догнать. Себя до половины спалит, но уйдёт далеко, за Вирр. Нам с тобой, парень, теперь самое главное – понять, что ж такое тут происходит, почему волшебница с кровососами якшается. Давай носилки рубить, ничего не поделаешь, вывезти эту девку отсюда надо живой.
– И… и куда её?
– Куда… – поморщился мастер. – Не ведаю покамест. Кровь я остановил, рану перевязал. Сквозная она у неё… Ах да! И руки барышне связать надо как следует. Чтобы не затекли, но и чтобы пошевелить не могла.
Слова не расходились с делом.
– Так она, как в себя придёт, чары на нас наложит!
Мастер вздохнул.
– Может. Слыхал я о таких умельцах, которым ни жест не требовался, ни слово, мысль одна. Но эта-то всё больше ручками, ручками орудовала. Руки мы ей связали, рот заткнём…
Ученик с сомнением покачал головой.
– Не довезём, мастер. Мы ж не звери какие, её кормить-поить надо, оправляться водить. Не уследим. Может, и не умеет она без слов да жестов чародейничать, да только кто в том поручится? Прикончит нас обоих и глазом не моргнёт.
– Хм, верно, – признался старый охотник. – Но что ж с ней делать-то?
– Здесь оставить, – вдруг предложил парень. – Кольца какие на ней есть, талисманы – снять. А саму оставить.
– Ты что, паря, ополоумел?! Мы на упырей охотники, не мародёры!
– Так, учитель, мы ж такое видели… если маги с упырями якшаются, это ж значит… – захлёбываясь, зачастил юноша. – Нам вдвоём с этим не справиться. И всем охотникам, даже коль вместе соберутся, не совладать. Чародей нужен, кто пути их, магов, ведает, кто одно с другим свести сумеет, подсказать… А ему наверняка все блескучки с девки этой понадобятся, они ж украшения просто так не носят – я вот про это колечко отсюда сказать могу, что не простое оно…
– Н-ну, в-верно, – нехотя кивнул мастер. – Про мага я уже и сам думаю. А оставить её… может, и прав ты. Но сперва попробуем по-хорошему. Всё-таки раненую бросить, одну, в неведомости…
– Мастер, она, как в себя придёт, нас точно извести попытается.
– Наверняка попытается. Но есть у меня, парень, одна задумка. Попробуем – а коль не выгорит, тогда, прав ты, оставим здесь магичку.
* * *
В обратный путь двинулись, уже когда рассвело. Волшебница пришла в себя, застонала, запросила воды. Мастер молча отодвинул ученика, едва державшегося к тому времени на ногах, приложил к сухим губам флягу. Щека его обратилась в сгусток запёкшейся крови, но своё дело эликсиры сделали, заживление шло быстро.
– Не, шевелиться ты не будешь, милая, – выдохнул мастер прямо в расширившиеся глаза чародейки – она казалась совсем молодой девушкой, лет восемнадцати, не больше. – Лежать будешь тихо. Руки я тебе спеленал, уж не обессудь. Не хочу, чтобы ты тут молниями в нас кидаться стала. Вот, кинжальчик видишь? Да-да, у горлышка твоего белого держу. А устану – вот он держать будет. Не накроешь ты нас двоих одним заклятьем, не убьёшь одномоментно. А кинжальчик-то – эвон, смазываю я его добрым зельицем таким, понюхай, должна бы узнать…
Судя по задрожавшим губам, девушка зелье и впрямь знала.
– Умрёшь от царапинки малейшей, – ласково сказал мастер. – Уж на это меня, милая, хватит, даже если испепелить сумеешь. А пока суть да дело, ошейничек тебе сладим, с иголочкой. Иголочка на пружинке, пружинка проволочкой заперта, да вот беда, кислота ту проволочку разъедает. И коль не буду я ту проволочку в целости держать, щёлочь куда надо добавляя – знаешь ведь, милая, что такое щёлочь, верно? – то несдобровать тебе, красавица, несмотря на всё твоё чародейство. Ошейничек-то на замке, а ключик-то спрятан. Сорвать попытаешься, разрезать или сжечь – иль себя поранишь-убьёшь, иль пружинка сорвётся. А от этого яда тебя никакая алхимия не спасёт, вишь какая история.
Глаза пленницы метали молнии.
– Не сердись, – добродушно сказал мастер. – Мы люди простые да маленькие, своё дело справляем, нам до ваших волшебнических причуд интереса нету. Скажи толком, зачем с упырицей тут виделась да что творила – отпущу. К дереву привяжу только, чтобы не сразу освободилась бы, и отпущу. А ты ведь освободишься, госпожа магистр, в том у меня сомнениев нетути. Нет-нет, лежи тихонечко, говорить тебе пока не надо. Ошейничек не готов ещё, так что помолчать придётся. – Мастер с ловкостью, что свидетельствовала о немалом опыте, всунул пленнице кляп. Та яростно замычала было и осеклась, покрываясь потом, едва ощутив щекочущее касание холодного лезвия.
– Не стоит, красавица, – сдержанно посоветовал мастер. – Не заставляй грех на душу взять. Порвала-помяла нас твоя подружка изрядно, что правда, то правда; да улизнула она-то, только пыль столбом, а тебе, получается, за неё отдуваться. Оно тебе надо, чародейка?
– М-м-му-мм-пх! – яростно раздалось из-под кляпа.
– Силы не трать, причудница, – ласково посоветовал мастер. – Полежи, подумай. Сейчас вот напарник мой ножичек возьмёт. У него руки-то молодые, дрожат поболе моих. Так что лежи уж смирно, а то, не ровен час, оцарапает он тебя случайно – и поминай как звали. Обидно будет молодой такой помирать, во цвете лет-то. Ну, я ошейничком твоим займусь. Как готов будет – так и поговорим.
Пленница что-то возмущённо пробулькала, но, едва кинжальчик оказался в руке ученика, и в самом деле присмирела.
Так и поехали. Двое варанов, поставленных бок о бок, меж ними – носилки, наскоро срубленные из жердей, переплетённые гибкими ветками, на носилках – пленница, рядом с ней – ученик, держит у шеи отравленное острие. Мастер же, как мог, разом и правил варанами, и ладил упомянутый ошейник.
