Боль ослепляла. Но мастер видел бессильно поникшую голову мальчишки, видел его окровавленную шею и каким-то чудом не терял сознания. Он по-прежнему оставался сверху, хотя ноги вампирши уже оплели его, словно в страстном любовном объятии; и тогда он сделал последнее, что ему оставалось, – сунул левый локоть прямо в окровавленную пасть упырице.
Запах сожжённой кислотою плоти лез в ноздри, смешивался с запахом свежей крови. Клыки и зубы Морриган сошлись, сминая и давя железный наруч; но правая рука мастера вырвала из-за голенища сапога последний оставшийся у него кинжал и с размаху вогнала упырице в низ живота.
Вогнала и провернула в ране.
Большой палец вдавил кнопку на пятке рукояти. Пружина раздвинула лезвие на два лепестка, верная как смерть кислота с серебром заполнила рану. Её было далеко не так много, как досталось Грегору, но для Морриган это был второй бой подряд, все вампирские силы и способности трудились, пытаясь справиться с полученными ранами; в животе вампирши словно разгорался огонь, жгло ненавистное серебро, кислота делала свою работу.
Но упырица уже дорвалась до крови. Зубы её ещё грызли неподатливое железо наруча на левой руке мастера, а свободной правой, выпустив бесчувственного ученика, она ударила врага коротким боковым, словно опытный кулачный боец.
Мастера отбросило, как тряпичную куклу. Вампирша потянулась, вцепилась в рукоять кинжала, напряглась, рванула – тёмная кровь хлынула потоком. Морриган швырнула кинжал в стену, шатаясь, попыталась сделать шаг к мастеру, но уже не смогла, ноги подкосились.
Грегор лежал не шевелясь, Петер попытался было подняться, привалился к стене, да так и остался сидеть, с раскрытой головой, стёсанной с одной стороны.
Далеко внизу госпожа Вилья брезгливо поджала губы.
Раздражённо побарабанила длинными ногтями, покрытыми алым же лаком, по широкому кожаному поясу. Шагнула было ко входу в пещеру, но тут за спиной её, в зарослях, что-то хрустнуло, и старшая упырица мгновенно напряглась, обернулась – так быстро, что никакой человеческий глаз не успел бы схватить её движение.
Нахмурилась, огляделась. Вилья не носила с собой оружия, как, впрочем, и остальные вампиры. Выразительно и несколько напоказ, словно упиваясь собственной силой, вскинула правую руку, согнув её в локте и взявшись за запястье пальцами левой. Пошевелила враз выдвинувшимися когтями – тоже красными, как всё у неё.
В кустах всё оставалось тихо. Вилья хмыкнула, дёрнула плечом, словно говоря – «почудится ж такое!» – и вошла в пещеру.
Кусты шевельнулись, на сей раз совершенно, абсолютно бесшумно.
Появилось странное создание на четырёх лапах, тело, словно у хамелеона, полностью сливалось с облетающими зарослями. Высокоучёный peritus animal, профессор факультета зоологии, заведующий кафедрой редких и ископаемых существ, доктор Ханс-Георг Рёппке пришёл бы в полное замешательство, ибо зверь, смахивавший на очень крупную росомаху или совсем мелкого медведя, не был, однако, ни тем, ни другим. Туловище создания покрывал не мех, а что-то вроде гладкой чешуи, на которой очень быстро появлялся рисунок, неотличимый от окружающего фона.
Зверь потоптался немного, а затем бесшумно заскользил следом за Вильей.
* * *
Было очень больно. И даже не от ран с ушибами – выпитое перед боем снадобье приглушало обычную боль. Больно от того, что они проиграли и что вот этот парнишка, доверивший ему, мастеру, всего себя, сейчас в лучшем случае просто умрёт, и это окажется ещё огромным везением.
А скорее всего, его сейчас просто обратят. Упыри находят в этом особое удовлетворение…
Перед глазами всё плыло, однако в полумраке заворачивающего прохода мастер видел, как привык, ничего не упуская.
Вот лежит на спине черноволосый красавчик упырь, в груди дыра. Кислота выела уже, похоже, почти все лёгкие, добралась до сердца. Кровососу хватило. Жаль, быстрая была смерть и лёгкая. Ну, для вампира, конечно же. Не на колу.
Вот привалился к стене другой упырь, светлые волосы все перепачканы кровью и содержимым черепа. Трудно понять, жив или отдаёт концы. Наверное, выживет, гад, хоть и с трудом.
А вот пытается добраться до него шипящая упырица, вся изуродованная и окровавленная. Низ живота распорот, эту рану не выдержал бы ни один человек, просто умер бы очень быстро от кровопотери. Вот не смогла, не удержалась, рухнула. Старается ползти, но куда там… Опять шипит, тянет когти… эх, чем бы ударить, ничего не осталось, всё потратил… И напрасно…
«Нет, не напрасно», – сказал давно забытый голос.
«Джейк? Ты?»
«Я, дружище. Вот и свиделись. Пора, пора тебе ко мне, заждался я тебя…»
«Джейк… ты же умер… Нет… я ж тебя…»
«Ты меня убил, дружище; и правильно сделал. Я б на твоём месте поступил точно так же. Но я не про то. Не говори, что всё напрасно! Двух вампиров ты взял, двух, с мальчишкой неопытным, не с настоящей командой! А третья подыхает, это я тебе точно говорю. Хороший размен, дружище. Отличный просто. Последнее тебе осталось сделать, приятель, и всё, можно уходить спокойно».
«Последнее?»
«Ну да. Мальчуган твой. Не должен он им достаться, ни в каком виде. Сперва его, а потом себя. Прости, что я сам в своё время не сумел…»
«Да. Ты прав. Сперва его, потом себя. Эх, болит-то как всё…»
«Ничего. Это скоро пройдёт, совсем-совсем уже скоро. Давай, дружище, последнее усилие! У тебя получится, я знаю!»
«Даже ножа не осталось…»
«Осталось, дружище. Ножичек, трубку чистить. В левом кармане».
«Точно, Джейк. Спасибо тебе, друг».
«Не за что. Жду тебя, старик. Здесь совсем не так плохо…»
Пальцы нащупали маленький складной ножичек сквозь ткань кармана. Упырица совсем близко, проклятье, всё-таки ползёт, весь камень под нею в крови, но ползёт, зараза…
И ещё отдаются в самом теле скалы чьи-то отрывистые, неспешные, торжествующие шаги. Впиваются в гранит острые каблучки-стилеты, донельзя неудобные, но…
Ножичек в ладони, теперь раскрыть – поджать ноги, пока на них не навалилась вампирша – один раз отбросить её сил хватит, – эх, не так оно всё должно было кончиться, но…
«Сейчас, – сказал давно мёртвый Джейк. – Скорее! Опоздаешь!»
– Вот и свиделись, охотник, – раздалось медоточивое. – Давно мечтала. Ты в своём роде уже легенда.
В поле зрения вплыла фигура в красном, и мастер только и смог что беззвучно вновь проклясть всё сущее и не-сущее.
Упырица была матёра, сильна, никакого сравнения с тройкой молодых вампиров, корчащихся – или замерших неподвижно – подле мастера.
За ней была давняя кровь. И сама она сделалась словно кровь.
– Узнаёшь меня, старина? – цокают каблучки. – Думаю, узнаёшь, хоть мы и не виделись раньше. Я знаю, кто ты, лунь седой. Нет, даже и не думай, мальчишку ты не зарежешь. Назад, Морриган! Лежи смирно! Назад, я сказала!
